Юрий Ситников - Охота на невидимок

– Егор Матвеевич, ну давайте уже, договаривайте.

– Уверяла, что увидела в библиотеке саму себя.

Люська пошатнулась. Я неотрывно смотрел на мужичка.

– Саму себя, понимаете?

– Не совсем.

– Никто её тогда не понял. А она клялась, что видела себя, и вроде бы та женщина, улыбнулась ей, протянула руку и стала приближаться. Нервы естественно не выдержали: визг, крик, истерика.

– А потом?

– Утром муж увёз. Хорошо помню, выводит её из гостиницы, поддерживает под руку, а она, будто неживая. Глаза в одну точку смотрят, руки подрагивают, и шепчет что-то под нос. Сбрендила, тут и думать нечего.

Взглянув на Люську, я понял, что она напугана до полусмерти. Меня же, вопреки ожиданиям, рассказ Егора Матвеевича не воодушевил. Шита эта история белыми нитками. Подумаешь, постоялица уверяла, что видела своего двойника. Говорить она могла что угодно, где доказательства, факты? Их нет. Далеко ходить не надо, достаточно вспомнить вчерашнюю истерику Ксении.

Но Егора Матвеевича вдруг потянуло на откровения. Спустившись по ступенькам, и поманив нас за собой, он зачастил:

– Осенью семья из трёх человек в «Камелоте» остановилась. Родители и сынишка. Шустрый такой мальчонка, Вадиком звали. И чего приключилось, вбегает как-то Вадик в гостиную и кричит срывающимся голоском, что мамка его стоит на балконном поручне, вроде вниз прыгнуть собирается. Парнишка плачет, ножками топает, а потом смотрит, мать с отцом в креслах сидят. Ну, вопросы всякие начались: что, как, может, привиделось, причудилось. А Вадька твердит, нет, в номере мама была, стояла в белом платье на поручне, улыбалась ему и хотела прыгнуть вниз. Поднялись в номер, там никого нет. Балконная дверь закрыта.

– Мальчишка тоже свихнулся?

– Нет, ему успокоительного дали, до вечера поспал, за ужином и не вспоминал об утренней истории. Ребёнок, чего с него взять. Взрослые насторожились, потребовали другой номер, устроили скандал Юлии. И уехали на четыре дня раньше запланированного срока.

Люська зачерпнула снег и поднесла его к щекам.

– Страсти какие вы рассказываете.

– Так сами просили, я вас не неволил.

– И что, по-вашему, произошло на самом деле?

– Место для строительства гостиницы выбрали плохое. Здесь часовня была…

– Мы в курсе, – перебил я.

– Как колокольный звон раздастся, так всякая дребедень в скором времени начинается.

– Вы тоже слышали звон?

– О чём и речь, – оживился Егор Матвеевич. – Летом в полночь его услышал, и через несколько часов женщина в библиотеку спустилась. И осенью за день до истерики Вадика опять звон колокольный был. Предупреждение. А вы говорите. Такое вот наше житьё-бытьё.

– Егор Матвеевич, сегодня ночью вы ничего не слышали?

– Бог миловал, спал крепко, даже не просыпался.

…Заходить в гостиницу нам расхотелось. Мы снова дошли до ворот, постояли немного, разглядывая горы, чистое небо, обледенелые еловые лапы, и никак не могли решиться заговорить друг с другом. Так и стояли молча, переваривая услышанное, внушая себе, что всё сказанное Егором Матвеевичем чистой воды вымысел. В это очень хотелось верить.

***

Появление Ильи Васильевича у ворот произвело эффект неожиданности. Его шагов мы не услышали, то ли он крался по-кошачьи бесшумно, то ли мы настолько глубоко отстранились от реальности, сказать трудно, но факт остаётся фактом: когда я обернулся, сразу увидел недовольное лицо Ильи Васильевича. В сером пальто с поднятым воротником, вязаной шапке и длинным шарфом, несколько раз обмотанным вокруг шеи, он мне напомнил ожившего и рассерженного снеговика.

– Вот что значит, людям некуда девать деньги, – чётко произнес он, своим занудным голосом. – Нет, я бы ещё мог понять обычную гостиницу в черте города, но «Камелот». Извините, это ни в какие ворота не лезет.

– Чем вам не понравился «Камелот»? – спросила Люська.

– Не в том дело, Люда, здесь надо зрить в корень. Понимаешь, это великолепие, – Илья Васильевич очертил в воздухе полукруг, – должно приносить хозяевам доход. Предположу, что доход неплохой. А сейчас половина номеров пустует, и всё по прихоти нашего Всеволода Всеволодовича. Арендовал на три дня «Камелот». Страшно представить, сколько моих зарплат он отдал за аренду.

– Вообще чужие деньги считать нельзя. – Люська не хотела его обидеть, но Илья Васильевич, неверно истолковав её слова, обиделся.

– Думаешь, я старый завистник и мне не дают покоя его миллионы? Нет, Люда, я не завидую Всеволоду. Я тридцать четыре года работаю в конторе, люблю свою работу, и как банально не прозвучит, жизнь готов за неё отдать. У меня же ничего больше нет. Живность? Так я их вижу в лучшем случае час-полтора в сутки. Друзья? Не обзавёлся. Родственники? Сами понимаете, общение с родственниками не моя тематика. Есть только работа. И есть деньги, которые я там получаю. Деньги, – повторил Илья Васильевич, повернувшись лицом к гостинице. – Живу на них скромно, почти бедно. А тут вдруг гостиница в горах – своеобразный шик. Мелочь, конечно, для Всеволода, пыль, но другим такие щедроты не по карману.