Наталья Александрова - Порванная струна

Прихожу я домой, а там бабуле уже и рассказывать ничего не надо: она полностью в курсе всех новостей – от Татьяны Васильевны по телефону успела информацию получить. Оперативно старушки работают!

Следующие три дня я был занят делами и выбросил все предыдущие события из головы. Работаю я дома на компьютере, то есть выуживаю из Интернета для разных фирм кое-какую информацию, иногда перевожу и кое-что пристраиваю в газеты и журналы. Мне такая работа нравится – никакого над тобой начальства, рабочий день могу планировать как хочу. Денег нам с бабулей хватает – я человек в быту нетребовательный. Но маман не устает повторять, что мужчина должен ходить на настоящую работу, что мой образ жизни несерьезен, деятельность – сомнительна, а источники доходов – нестабильны. Муж ее вообще считает меня неудачником, но вот уже на это мне глубоко плевать.

Закрутился я с работой, а через три дня позвонила Надежда Николаевна и сообщила удивительные вещи.

Оказывается, та ограбленная бабка, Александра Михайловна, по наущению своей соседки Татьяны Васильевны решилась заявить в милицию. Старухи руководствовались здравой мыслью, что украденный паспорт могут использовать в незаконных целях, а потом придется отвечать. Сначала они хотели просто пойти в отделение и заявить, что пропал паспорт. Но дежурный попался любопытный и стал выспрашивать подробности. И вот когда дело дошло до девушки в белой шубке, дежурный вдруг как-то странно не то ахнул, не то произнес что-то нечленораздельное, но забористое. Увидев, как сконфузились приличные старушки, дежурный даже покраснел и извинился. Затем он позвонил куда-то, а бабкам велел обождать. Те нисколько не испугались, а уселись в уголке и принялись терпеливо ждать. Наконец пришел какой-то человек, капитан, как авторитетно заявила Татьяна Васильевна, и провел их в кабинет. И там он подробно расспросил их про все, случившееся три дня назад. Бабки решили не запираться, чтобы не затруднять работу следствия, и рассказали все честно: про девушку в белой песцовой шубке, про ограбление, про то, как я побежал за девушкой и вернул сумку, и про Надежду Николаевну, подоспевшую к шапочному разбору.

– И что было дальше? – не выдержал я. – Пока что я ничего интересного в вашем рассказе не слышу.

– А ты слушай, – с излишним, на мой взгляд, энтузиазмом ответила Надежда Николаевна, – потому что сейчас самое интересное и начнется. Значит, выслушал их капитан, а потом достает из ящика стола фотографии и просит бабушек по всем правилам опознать фото. То есть моя-то мать никого не видела, ей и опознавать некого. А та, вторая, глядит на фото и безошибочно опознает девушку. Шуба та же, прическа, сапожки…

– Ну и что? – невежливо заорал я, потому что почувствовал неладное.

– А то, – злорадно ответила Надежда, – что девица на снимке – мертвая. И капитан подтверждает: девушку эту нашли в подъезде собственного дома вечером того же дня, когда она нашу бабулю ограбила. И что если бы дежурный не стал бабок расспрашивать, то ничего бы они не узнали и не сопоставили. Так что молодец дежурный, благодарность ему в приказе будет. А ты готовься, повестка тебе скоро придет, к следователю, потому что бабули-то нас заложили.

– »Ну, спасибо, – вздохнул я, – значит, я ее догонял, последний видел, я, стало быть, у нее бабкину сумку отнял, а ее саму порешил.

– Ага, кто к нам с мечом придет, тот от него и погибнет, – поддакнула Надежда Николаевна.

– Издеваетесь! – вскипел я.

– Да нет, что же я, не понимаю, одно дело – это когда бабули придут, с них спроса никакого, а другое – ты, молодой человек, к тебе милиция запросто привязаться может. Так что давай-ка, Андриан, встретимся и все обсудим. По телефону нехорошо про такие дела говорить.

– Придется. – Я очень расстроился, потому что услышал щелчок трубки параллельного аппарата, а это значит, что бабуля слышала весь разговор. Она у меня хоть и любопытна не в меру, но никогда не подслушивает, но тут ведь звонила не девушка и не приятель, а Надежда Николаевна, и бабуля посчитала, что вреда не будет, если она послушает. Теперь она начнет волноваться, потому что от милиции-то ведь никто ничего хорошего не ждет.

Повестка мне пришла на следующий день, я сумел ее перехватить, но бабуля что-то почувствовала и все утро смотрела на меня испуганными глазами. У нее больное сердце, и волноваться ей совершенно нельзя, поэтому я явился к следователю страшно злой и расстроенный.