Array Коллектив авторов - Английский детектив. Лучшее за 200 лет (сборник)

Политическое убийство – особый жанр, требующий специального изучения, поэтому я намереваюсь посвятить ему отдельную лекцию. Пока же не могу не заметить: как ни странно, этот вид искусства развивается в некоторой степени конвульсивно. То пусто, то густо. Наше время может похвастать несколькими превосходными образцами, а около двухсот лет назад возникла целая блестящая плеяда убийств подобного сорта. Не думаю, что нужно напоминать, о чем речь – о пяти великолепных произведениях, таких, как убийства Вильгельма Оранского, Генриха IV, герцога Бекингэма (превосходно описанное в письмах, опубликованных мистером Эллисом из Британского музея), а также убийства Густава Адольфа [22]и Валленштейна [23].

Заметим, что убийство короля Швеции не дает покоя множеству писателей, подвергающих сей факт сомнению, однако они неправы. Он был убит, и это убийство я считаю уникальным в своей безупречности, поскольку оно совершилось в полдень, а местом преступления стало поле сражения – идея настолько оригинальная, что я не помню произведения искусства, подобного этому. Действительно, все оные случаи готовят немало открытий опытному исследователю. Все они – exemplaria , примеры для подражания, о которых можно сказать: «Nociurnâ versatâ manu, versate diurne» – «Перечитывайте их денно и нощно».

Особенно нощно.

В убийствах князей и государственных мужей нет ничего, что могло бы возбудить наше любопытство; но их смерти зачастую влекут за собой важные изменения, и высокое положение, которое они занимают, невольно привлекает к себе внимание любого художника, одержимого сценическими эффектами. Однако существует и другая разновидность политических убийств, которая получает развитие с начала семнадцатого столетия, что меня не на шутку удивляет; я имею в виду убийства философов. Ибо, господа, печальный факт состоит в том, что на протяжении двух последних столетий какого философа ни возьми – каждый либо был убит, либо рисковал быть убитым. Так что тот, кто называл себя философом и ни разу не был жертвой покушения, будьте уверены, не стоил ни гроша. В частности, этот аргумент работает и по отношению к Локку как философу, хотя вопрос его принадлежности к данной науке является чисто риторическим (если вообще когда-то ставился) – за семьдесят два года не нашлось ни одного желающего перерезать ему глотку. Пусть дела с покушениями на философов не слишком известны, но отменно хороши и прекрасно организованы в имеющихся обстоятельствах. Я позволю себе небольшой экскурс касательно сего предмета, позволяющий в особенности продемонстрировать мои собственные знания.

Первым из великих философов XVII века (исключая Галилея) я назвал бы Декарта, и если говорить о человеке, которому до гибели было рукой подать, то нельзя не вспомнить именно о нем. Об этом повествует Байе в первом томе «Жизни Декарта». В 1621 году, в возрасте около двадцати шести лет, Декарт по своему обыкновению путешествовал (вернее, рыскал, как гиена). Добравшись до Эльбы около Глюкштадта или Гамбурга, он вознамерился отплыть в Восточную Фрисландию [24]. Неизвестно, что вообще способно понадобиться в Восточной Фрисландии кому бы то ни было – может быть, он решил лично составить мнение по этому поводу, но, достигнув Эмбдена, немедленно вознамерился переместиться во Фрисландию Западную. Будучи очень нетерпеливым и не вынося промедления, он нанял барку с несколькими матросами, для того чтобы они перевезли его. Едва судно вышло в море, Декарт с превеликим удовольствием обнаружил, что его спутники – убийцы. По свидетельству Байе, вскоре он узнал: команда – сплошь злодеи, причем отнюдь не преступники по случаю, господа, как мы с вами, а настоящие профессионалы, горящие одним желанием – перерезать ему горло. История эта слишком занимательна, чтобы сокращать ее, я изложу порядок событий так, как излагал их биограф Декарта, в переводе с французского: «Мосье Декарт не имел иной компании, кроме слуги, с которым говорил по-французски. Матросы, приняв его за иностранного купца, а не дворянина, заключили, что у него водятся денежки. Дальнейший их план угрожал содержимому его кошелька самым непосредственным образом. Тем не менее между морскими разбойниками и разбойниками с большой дороги существовало отличие: последние имели возможность сохранить жизнь жертве, бросив ее в лесу, первые же не могли доставить путника на берег без риска оказаться под арестом. Команда приняла меры, чтобы избежать этой опасности. Они смекнули, что путешествует он вдали от дома, не имеет знакомств в их стране и никто не станет тревожиться, если он исчезнет в пути. Представьте, господа, как эти фрисландские псы обсуждали судьбу философа, словно говорили о бочонке рома. Они заметили, что Декарт был умеренного и терпеливого нрава, а по мягкости его обращения и любезности, с которой он держался, решили, что имеют дело с молокососом, и заключили: избавиться от него будет очень просто. Они настолько в этом не сомневались, что даже обсуждали его судьбу в его же присутствии, посчитав, будто жертва не знает иного языка, кроме того, на котором говорит со слугой, и рассудили наконец, что нужно убить его, бросить тело в море и разделить содержимое кошелька».