Матильде Асенси - Последний Катон

Мы с Фарагом и капитаном медленно подобрались к портику церкви, с трудом пробиваясь сквозь плотные ряды туристов, съехавшихся в Рим на Юбилейный год и толпившихся в очереди, чтобы засунуть руку в «Уста истины» огромного страшилища, расположенного в конце портика. Капитан продвигался вперед с твердостью и непоколебимостью военного флагманского корабля, не обращая внимания на все, что нас окружало, а Фараг, казалось, смотрел во все глаза и старался удержать в памяти все до последней подробности.

— И что, эти уста… — весело спросил он, склоняясь ко мне. — Они кого-нибудь когда-нибудь укусили?

Я фыркнула.

— Пока нет! Но если они кого-нибудь укусят, я тебе сразу сообщу.

Он рассмеялся, и я заметила, что свет падал в его голубые глаза так, что они казались более темными, а светлая щетина бороды, в которой кое-где уже виднелась седина, еще сильнее подчеркивала его семитские черты и смуглую кожу египтянина. Какие странные повороты случаются в жизни, что она свела вместе в одном месте и в одно и то же время швейцарца, сицилийку и свод морфологических черт разных рас!

Внутри церковь Санта-Мария была освещена электрическими лампами, подвешенными в боковых нефах и на колоннах, потому что проникающий снаружи свет был слишком слабым, чтобы отправлять службы. Убранство церкви было чисто греческим и византийским, и хотя по этой причине мне нравилось в ней все, меня всегда словно магнит притягивали огромные железные подсвечники, в которых вместо десятков плоских белых свечечек, как в церквях римского обряда, стояли тонкие желтые свечи, типичные для восточного мира. Не задумываясь ни на минуту, я прошла к подсвечнику, стоявшему у ограждения места для хора, «schola cantorum», которое было расположено здесь в центральном нефе, перед алтарем, бросила в кружку несколько лир и, зажегши одну из золотистых свечей, прикрыла веки и погрузилась в молитву, прося у Бога позаботиться о моем отце и моем бедном брате и защитить мать, которая, похоже, так и не может оправиться от недавней потери. Я поблагодарила Его за то, что так занята делами церкви, что могу забыть о постоянной боли, которую чувствовала бы от их потери, не будь этой работы.

Открыв глаза, я обнаружила, что стою совсем одна, и взглядом поискала Фарага и капитана, которые, изображая рассеянных туристов, бродили по боковым нефам. По всей видимости, их очень заинтересовали настенные фрески, изображавшие сцены из жизни Богородицы, и мозаичный пол в стиле мастеров Космати, но поскольку я все это уже видела, то направилась к алтарю, чтобы получше рассмотреть самую большую особенность Санта-Марии-ин-Космедин, ибо алтарем тут служила огромная ванна из порфира насыщенного теплого розоватого цвета под готическим балдахином конца XIII века. Можно предположить, что какой-то византийский богач или богачка эпохи Римской империи когда-то принимали душистые ванны в этой будущей христианской скинии.

Никто не сделал мне замечание за то, что я подошла к алтарю, потому что в этой церкви, за исключением часов мессы и розария, никогда не было ни священника, ни диакона, ни этих бескорыстных старушек, которые за несколько лир, брошенных в корзинку, проводят вечера в приходской церкви с таким же удовольствием, с каким мои племянники проводят ночи на дискотеках Палермо. Церковь Санта-Мария-ин-Космедин можно было спокойно оставлять пустой, потому что сюда в лучшем случае иногда забредал какой-нибудь заблудившийся турист. И это при том, что в ее портике всегда было полно народу.

Я тщательно осмотрела ванну и даже на всякий случай сильно подергала за ее четыре боковых кольца, тоже сделанных из порфира, но ничего необычного не произошло. Фараг и Глаузер-Рёйст тоже не добились особого успеха. Казалось, что ставрофилахов здесь никогда не было. Пока я осматривала архиерейский трон в нише абсиды, ко мне подошли мои товарищи.

— Что-то интересное? — спросил Кремень.

— Нет.

Мы с серьезным видом направились в ризницу, где нашли единственного живого человека во всей церкви: старого продавца в скрипучей лавке сувениров, забитой медальонами, распятиями, открытками и наборами слайдов. Это был пожилой священник, одетый в засаленную сутану, небритый, с нечесанными седыми волосами. Не знаю, где уж этот священнослужитель жил, но гигиена там отсутствовала начисто. Он мрачно посмотрел на нас, когда мы вошли, но вдруг выражение его лица изменилось, и на нем появилась раболепная любезность, которая мне не понравилась.