Леший со своей братвой уже нас поджидал в ресторане. Выложил на стол пачку денег и номер телефона для связи, а также фотографию и адрес ювелира.
– Мы на мокруху не пойдем, – пролепетал испуганный Совок.
– Закрой пасть, придурок, – рыкнул один из братвы, а Леший продолжил:
– Поедете в Харьков, будете пасти ювелира. Как только он соберется уезжать, это произойдет в ближайшие два три дня, сразу звоните. Получите дополнительные инструкции, – и добавил, – быть на связи каждые три часа.
– Как фамилия боса, адрес? – поинтересовался следователь, прерывая рассказ Соленого.
– Это мне неизвестно, – прохрипел он, от греха подальше, утаив фамилию босса, – только после того, как мы выследили ювелира на вокзале, сообщили по телефону Лешему, который поставил задачу выкрасть дипломат. Я сказал, что мы так не договаривались, но он увеличил сумму сделки вдвое. Остальное вы знаете.
Большего добиться от Соленого майор не смог. Отправив его назад в камеру, вызвал к себе Совка, который вспомнил номер «Хаммера», на нем и отъезжала братва из киевского ресторана.
По запросу харьковской милиции владельца «Хаммера» установили быстро. Им оказался хозяин одной из киевских саун Михаил Янтарный, по второму паспорту – Мойша Бурштейн с темным прошлым по кличке Меценат. Проворачивая свои делишки с украинским янтарем и топазами в конце восьмидесятых, начале девяностых, выйдя сухим из воды, больше нигде не засветился, кроме как о не доказанном деле по ранению егеря и нападению на офицера в начале семидесятых, которое за давностью закрыли.
Для разъяснения пояснительной записки к следователю Завоенову повесткой повторно вызвали потерпевшего Цукермана.
– Расскажите, пожалуйста, подробнее о своем заказчике и о происхождении драгоценного камешка, – попросил майор.
– Это было в восьмидесятых годах на курорте в Гаграх. В гостинице за столом я играл в преферанс в зале для отдыха, который посещали только уважаемые люди. Меня представили Крутько Сергею Степановичу, киевлянину, начальнику отдела сбыта киевского ювелирного завода.
Было это еще при Советах. За несколько дней пребывания в санатории на лазурном берегу Черного моря, мы с ним сдружились. Он мне поведал одну интересную историю медальона с изумрудом.
– Гражданская война была в полном разгаре, – начал свое повествование Крутько. – Отступая от наседавших «товарищей» отряды батьки Махно поспешно покидали насиженные места. Хотя в Гуляй-поле тачанки были быстрые, но коней не хватало. Пришлось часть экспроприированных драгоценностей схоронить у надежных людей. Эту операцию батька поручил своему адъютанту и помощнику Леве Задову. А в этом отряде под командованием Задова и воевал мой дед – «За вильну нэньку Украину бэз билых и червоных». Закопали они деревянный сундучок у деда в хате, полы-то были глиняные. Приказали моей бабке стеречь казну, а деда грозили расстрелять, если что пропадет. Забрали с собой и деда. Так дед больше домой и не вернулся, пропал без вести. – Отхлебнув из фужера налитого армянского коньяка и закурив потухшую сигару, Крутько продолжил, – через пару лет война приутихла, Махно сбежал в Румынию, а Лева Задов явился в село уже в форме красного командира вместе с чекистами. Выкопав сундучок, который к этому времени немного прохудился, погрузили на телегу и уехали, бросив яму незакопанной. Вскоре дошли слухи, что Леву Задова красные все-таки расстреляли. Когда бабка, плача, начала загребать яму, то обнаружила на дне что-то блестящее. Вытащив наружу, она увидела, что это медальон с камушком. Покрутив его в руках, камешек выпал из оправы. Немного поразмыслив, бабка подумала, что если чекисты, обнаружив пропажу, возвратятся, то будут искать. Если найдут – будет худо. Взглянув еще один раз на него, вздохнув, бросила в яму и закопала до лучших времен.
На этом история с медальоном не заканчивается. Минули двадцатые, наступили тридцатые. Началась голодовка. Отец с сестрой подросли. Чтобы как-то выжить, бабка, вспомнив о медальоне, решила обменять его на картошку. Выкопав один медальон, выменяла на пять ведер картошки. Так мы и выжили. А камешек не стала трогать. В сороковые во время Великой Отечественной, фрицы нашу хату спалили. Бабка с дочкой ушли в партизанский отряд. Отец воевал на фронте. Дошел до Германии. После войны вернулся в родное село. Колхоз помог отстроить новую хату. Когда отец женился, бабка подарила ему этот камень. Родился я, вырос, окончил институт, отслужил армию. Устроился на работу в геологоразведку, после на ювелирный завод. Камешек перешел мне по наследству от отца. Когда стал на ноги, решил этому камешку придать первоначальный вид, поместив его в оправу. Но частного толкового ювелира найти мне не приходилось. А связываться с заводом я не хотел, так как соответствующие органы могли поинтересоваться, где я его взял.
Читать дальше