Татьяна Устинова - Осенняя коллекция детектива

Лиля всхлипнула, и позорная слеза все-таки капнула.

– Здрасте! Опять глаза на мокром месте!

Она даже не сразу его узнала. Понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, кто это. Попутчик Володя – человек из звездолета – выдвинул стул и уселся напротив.

– Слушайте, а я вас потерял! И ни телефона, ничего! Я вас правда искал, – добавил он, рассматривая ее. – Я тут каждый день ужинаю, больше все равно негде! Только столовая возле речки и еще одна какая-то точка, но она давно закрыта! Ну?! Где вы были?!

– На работе, – буркнула Лиля. – На радио «Пурга».

Меньше всего ей сейчас требовались собеседники, особенно гости из других миров!

– Рассказывайте, – потребовал Володя жизнерадостно. – Как хорошо, что я вас встретил! Это что? Вода? Кто ж тут по вечерам воду пьет, а? Мы на «ты», да? Давай водки тяпнем на брудершафт? Я тут все меню перепробовал уже! Надоело невозможно! – Он вдруг засмеялся, перегнулся через стол и взял Лилю за руку. – Слушай, ну и дыра, да?! Край земли! И метель, хоть повесься! А ко мне в номер мужика подселили, представляешь?! Я прихожу, а у меня в комнате мужик! А чукча на ресепшене говорит – мест нет, фестиваль коренных народов, и погоды нет, улететь никто не может. Нет, ну, так бывает, а?!

Лиля покивала – да, да, конечно, ужасы и лишения.

– А в местном магазине ты была? В большом, напротив? Я хотел пива взять и сухариков. Так они знаешь какого года? Пиво девятого, а сухари восьмого!.. От Рождества Христова! Как моя бабушка! Я спрашиваю, как это может быть, а они мне говорят – что вы хотите, к нам продукты только в навигацию везут, «северный завоз» называется! А я пива выпить хочу, только чтоб оно было младше моей бабушки!

И Володя засмеялся. Глаза у него горели.

– А ты где живешь? Я тебя ни разу не видел! Здесь? Здесь шикарно!

– Я живу на улице Отке, – сказала Лиля. – Это за углом. В гостинице жить бессмысленно, я же надолго прилетела!

О том, что из этой самой гостиницы ее вытурили, она говорить не стала.

– А на этом Отке что? Не гостиница, а санаторий?

– Там просто квартира, – отчеканила Лиля. – Обыкновенная квартира. И чудесные хозяева, Лева и… Таня.

Тут ее глаза опять заволокло, Володя расплылся в бесформенное пятно, а свеча приблизилась.

– Ну, что ты кислая такая? – огорчился Володя. – Не грусти! Когда-нибудь это все кончится! Тебе поесть надо. Здесь оленина вкусная, а чир – это рыба. Зелени, правда, никакой, кроме петрушки дурацкой, а ее терпеть не могу. Зато в супермаркете грейпфруты! Картошки нет, а грейпфруты есть. Анекдот!

Подошел официант, и Лиля заказала «это» и «вот это».

– И водки, – велел Володя. – Тут вчера какие-то мужики гуляли, как потом выяснилось, из Магадана, так они водку без пива вообще не пьют. Между прочим, газетчики какие-то. Тоже на коренных народов прилетели любоваться. Вот они заказали литр водки на троих и по литру пива на брата! Ушли, между прочим, трезвые как стекло. Ну? Как ты тут живешь?

– Просто прекрасно, работаю, – начала Лиля своим самым московским тоном. И не выдержала: – Сначала я нашла труп, потом познакомилась с губернатором, он ползал по ковру и таскал за собой какую-то лыжу! Сегодня в эфире меня обещали убить, потом утащили сумку, а из сумки паспорт, после я поругалась с Таней, и теперь мне негде жить!

– Погоди, как труп?! Чей?!

– Ничей! Дяди Коли Вуквукая! Он великий охотник. Застрелился из ружья. Должно быть, до белой горячки допился, а мне в эфире сказали, что я во всем виновата, что-то знаю и не говорю, а я ничего не знаю! И кто-то рылся в моих вещах, и я решила, что это Таня!

Лиля расплакалась, Володя смотрел на нее во все глаза, а она все повторяла:

– Я так больше не могу! Не могу я! Чукотка – особая территория! Вот она у меня где, эта особая территория! Пошли они к черту с их гостеприимством и северным братством! Не нужно мне никакого братства, мне надо, чтобы меня оставили в покое и не трогали мои вещи!

И как тогда, когда Лев Мусаилович назвал ее «бессовестной», она вскочила, ринулась в туалет и там зарыдала уже по-настоящему.

…Все пропало, все!.. Она оскорбила Таню, которая, кажется, так ничего и не поняла, стояла возле своей плиты, загроможденной огромными кастрюлями, как будто у нее столуется целая рота солдат. Лиля ворвалась в кухню и заорала. Боже, как неприлично она орала! Она орала, чтобы Таня не смела рыться в ее вещах, чтобы даже к двери не подходила, чтобы духу ее не было в Лилиной комнате! Что она, Лиля, заявит куда следует, и Таню отвезут в отделение, и уж там-то с ней разберутся – мало ли у кого она еще ворует!