Айра Уолферт - Банда Тэккера

- Да, да. Каждый вечер смотрел, как я их подстригаю. Неужели не помнишь?

- Вот, значит, какой я был. А я ничего, ничего не помню. - Бауер засмеялся. Лицо его вдруг как-то просветлело. Он стоял, наклонившись к отцу, повернув голову, жадно ловя здоровым ухом дрожащий старческий голос.

- Стоял, бывало, около умывальника, где висело зеркало, и смотрел. Ты мне тогда доходил до колена. Это было... постой-ка, давненько... постой-ка... - голос его замер.

Бауер испугался, что старик потеряет нить и заговорит о чем-нибудь другом.

- Мне было тогда три года, - сказал он.

- Нет, нет, пожалуй, что нет, - лет шесть или семь, вот так.

Опять подошел трамвай, и Бауер с досады выругался про себя. Старик терпеливо ждал, когда трамвай пройдет, чтобы передвинуть стрелку обратно. Светофор задерживал движение. С минуту Бауер ни о чем не думал, потом у него мелькнула та же мысль, что при первом взгляде на отца. Он повернулся к старику, увидел свитер, шали и все, что было наверчено на него, и подумал: "Еще две-три недели - и зима. Да, зима идет, - думал он, и на него повеяло мертвенным покоем. - Эта зима убьет старика, - сказал он себе, - да, эта уж наверно". Он почувствовал свое одиночество, но что-то заставило его подавить в себе это чувство и подумать: "Для него это будет к лучшему". Он думал о том, как пуста жизнь отца, но не спрашивал себя, что опустошило ее. Вместо этого он вспомнил, как пуста его собственная жизнь, и внезапно подумал: "Хоть бы умереть. Мне бы тоже было лучше". Ненависть, жалость, одиночество, страх вдруг всколыхнулись в нем, прорвались и захлестнули его. Он еле устоял на ногах.

- Отец! - крикнул он.

Трамвай уже ушел, и старик сидел на своем ящике.

- Да, сынок? Ну что? - голос старика звучал спокойно. Он слышал оклик сына, но прозвучавшее в нем отчаяние потонуло в тумане, застилавшем его старческий мозг. Старики знают только то, что им говорят их притупленные чувства.

"К чему это?" - думал Бауер. Он уже готов был повернуться и убежать, но внезапно вспомнил, о чем говорил отец.

- Ты сказал, что мне было тогда лет шесть или семь? - сказал он.

- Когда я говорил?

- Да только что. - Бауер знал, что сосредоточиться отец не мог, но память у него сохранилась.

- Ну, ты же помнишь, - сказал он. - Ты начал рассказывать, что я, когда мне было лет шесть или семь, любил смотреть, как ты подстригаешь усы.

- А, это... Так ведь я же тебе рассказал. - Старик уже все перебрал в уме, пока дожидался, чтобы трамвай отошел, и вообразил, что рассказывал это вслух.

- Да нет, отец. Ты ничего больше не говорил. Ну, как это было? Начни сначала, ладно?

- Да я же тебе говорил. Ты тоже захотел подстричь себе усы и взял у меня ножницы. Усов у тебя никаких не было, но тебе так хотелось, и ты подстригал и подстригал, а потом ткнул себя ножницами в нос. Крови выступила одна капелька - так, с булавочную головку.

- Подумать только! Я ровно ничего не помню. Орал, небось, благим матом?

- Завизжал как зарезанный, швырнул на пол ножницы и убежал.

- К маме? Она была дома?

- Под кровать. Ты всегда туда прятался. Под кровать. Или под одеяло. Или в шкаф, за одежду. Или за диван. Всякий раз, как по-заведенному. Или за плиту, когда мы переехали на квартиру, где стояла газовая плита.

Бауер отвернулся. Вид у него был разочарованный.

- Все дети так, - сказал он. - Мои тоже. - Он снова начал думать о себе. Потом резко оборвал свои размышления. Внезапно возникшая мысль подействовала на него, как спичка, брошенная в бензин. Ярко вспыхнуло пламя - и словно все внутри у него взорвалось. Он взглянул на отца и увидел, что лицо старика снова сделалось сонным и мысли бродили где-то далеко. - От этой привычки тебе следовало меня отучить, - сказал он резко.

- Что? - старик посмотрел на сына и на мгновение почувствовал к нему ненависть за то, что тот вывел его из забытья.

- Я говорю, что ты должен был отучить меня от этой привычки - убегать и прятаться. Вот что я говорю.

- А что ты думаешь? Что же, по-твоему, я делал? - Ненависть исчезла с лица старика, он горделиво приосанился. - Как ты думаешь, почему ты стал большим человеком, с образованием, на хорошей должности, в хорошем деле? Я помог. Своими руками из тебя человека сделал. Для этого и драл.

- Ты думаешь, это было очень хорошо, да? Замечательно! Бить маленького ребенка!

- Ну, а как же? Я должен был поступать, как полагается отцу. Что же, по-твоему, мне нужно было делать, сынок? Ты теперь сам должен это понимать. Ты с малых лет был слюнтяем, и нужно было выбить это из тебя, чтобы ты не пропал. Я всегда говорил твоей матери, что иначе ты пропадешь.