Наталья Землянская - Наследники Белого слона

Той же ночью был мне сон: я грызла чью-то тонкую шею, тигриной лапой терзая упрямые позвонки и сердясь на их неподатливость. Не разжимая зубов, я мотнула головой, кожица наконец поддалась, я почувствовала стекающую тонкую струйку… Кровь?.. Кажется, я даже обрадовалась на мгновение, что у меня получилось, – и тут же меня охватил ужас: это была шейка моего сына, мальчика лет пяти… Я отшвырнула его и проснулась, все еще ощущая эту струйку в пересохшем рту.

Я успокаивала себя – это всего лишь слюна! Но ужас и омерзение не уходили.

– Это нервы, – Серж был спокоен и доброжелателен. – Тысячи женщин делают это. Или ты боишься, что тебя не пустят в рай?

Не помню, в этот же день или позже на улице мне попалась старушенция со смутно знакомым лицом. Она явно намеревалась мне что-то сказать, но вдруг, пристально вглядевшись, стремительно шарахнулась прочь, будто её кипятком ошпарили, запрыгнула с неприличным для её возраста проворством в ожидавшую машину, и черный "ройс", взвизгнув на повороте, скрылся за углом. Я так и не смогла вспомнить тогда, какое же она имела ко мне отношение?

Будильник отправился в кладовую, где пылился среди всякого хлама. Я продолжала встречаться с Сержем, безумно боясь его потерять: ведь отныне он был оправданием того, что я сделала. Оправданием убийства… Я ведь сделала это ради него! Ради нас… Я обманывала себя? Да. Но теперь это не имеет значения. Теперь, когда он умер. Потому что всё потеряло смысл.

***

…Ночь поглотила море. Остался только ровный шум прибоя. Зажегся маяк. Она видела, как под стеклянным куполом вращаются зеркала, посылая сигналы неведомым кораблям в невидимом море. На Набережной вспыхнули огни – десятки ярких жёлтых шаров. Ветер пробирался в складки плаща, пытался сорвать её шляпу, но она не двигалась с места, хотя поняла уже, что не стоит надеяться на встречу. Словно в подтверждение тому, неподалеку мягко зацокали подковы. Она оглянулась: Карета остановилась в жёлтом, освещённом фонарём круге.

– Я хочу подождать еще немного! – охрипшим от долгого молчания голосом попросила она.

– Никто не придёт… – негромко сказал Лакей.

– Пусть я виновата перед ними, – выкрикнула она, – но Королева?!

– Её Величество занята, – сухо ответил он.

– Занята?! Когда она так мне нужна? Мореход пропал, Серж мёртв, а она – занята?!

– Много вас таких!

– Каких?!

– Которых надо спасать от самих себя…

Когда она выходила из Кареты, Вишнёвый Лакей неожиданно протянул ей что-то:

– Возьми! – это была золотая пуговица от его ливреи.

– Зачем?

– Чтобы ты больше не сомневалась. Нельзя верить лишь чуть-чуть.

Она взяла блестяшку, и неожиданно для себя вдруг показала ему язык:

– Все равно ты мне – только снишься!..

Часть 2

…Луна стояла над горизонтом вплоть до восхода солнца, и он, ворочаясь на циновках, так и не смог заснуть, и слушал доносящиеся с холмов голоса и смех влюбленных парочек.

Но вот на коричневые крыши хижин лег рассвет, и под пальмами началась повседневная жизнь. Ему нездоровилось: рубашка за недолгую тропическую ночь намокла от пота, лоб покрывала испарина. Он тяжело поднялся, выпил воды, и вышел наружу, ступая босыми ногами по галечному полу.

Полусонные туземцы, по одному или группками, брели к берегу, чтобы освежить заспанные лица морской водой. Женщины несли к дальнему ручью кипы белья, молодёжь собиралась вглубь острова на огороды. Отчаянно хрюкая, пронеслась мимо чёрная тощая свинья, за ней, улюлюкая, – несколько бездельников. Полуодетые молодухи с младенцами на бёдрах перекликались с товарками. Где-то застучал топор. В очагах тлели пальмовые листья: чуть позже проворные руки хозяек подбросят дровишек, забулькают глиняные горшки на закопчённых камнях, и по деревне поплывёт запах нехитрых кушаний.

Он опустился на землю, прислонившись спиной к стене. Пустые глазницы черепов, подвешенных над входом, – предки и после смерти несли службу, отгоняя злых духов, – равнодушно взирали на белого. Его тёмные, давно не стриженные волосы слиплись от пота, а въевшийся в кожу загар не мог скрыть болезненной бледности… Так он просидел до полудня. Возвращались с рифов рыбаки, женщины несли в корзинах рыбу. Голоса становились тише, постепенно затихая вовсе, – зной набирал силу, и жизнь замирала до вечера. Все живое искало убежища в тени, и он тоже решился подняться и уйти внутрь, когда на дороге показался бегущий мальчишка. Физиономия мальца была преисполнена осознанием собственной значимости, а в руке он сжимал клочок бумаги.