Александр Куприн - Родина простит. Невыдуманные рассказы

Дизайнер обложки Владимир Чумаков-Орлеанский

© Александр Куприн, 2021

© Владимир Чумаков-Орлеанский, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0055-3399-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

По сегодняшним стандартам ее посчитали бы полной, но тогда, в семидесятых, она казалась самим совершенством. В пять тридцать все пацаны нашего двора усаживались на длинную доску у трансформаторной будки чтобы смотреть как она возвращается с работы. Сколько ж ей тогда было лет?…да не больше тридцати, наверное. Свободная, легкая походка, очень крутые бедра и грудь. Грудь тогда считалась архиважной! Меня же сводила с ума ее спина. Однажды я шел за ней от самой остановки до нашего подъезда и чуть не свихнулся – так мне захотелось обнять эти округлые плечи и зарыться лицом в ее густые, слегка вьющиеся каштановые волосы. Некоторые женщины невероятно хороши в летнем платье!

Ее сын Илья учился в нашей школе, а жили они вдвоем. Свободная, значит, она была – свободная и красивая. Может это нас и заводило. А Илюха этот себе на уме – странный очень. Учился неплохо и много читал. Все время читал. Однажды он решил застрелиться. Никто не знает – зачем, думаю и он тоже не знает. Взял трубу, заплющил ее молотком с одного конца, накрошил внутрь спичечных головок, а вместо пули засунул сверло. Зажег газ, положил эту трубу на огонь и сел читать книгу. Трубу при этом направил себе в висок. Через минуту бахнуло и сверло влетело Илье в голову.

Он остался живым. Ослеп только. Его красивая мама уволилась с работы и занималась теперь только им. Неизвестно откуда вдруг появился отец, правда ненадолго. Во двор Илья и раньше особо не выходил, а теперь его и вовсе никто не видел. Но однажды я столкнулся с ним в подъезде – он спускался с мамой вниз и вдруг остановился у моей квартиры

– Сань, ты что ли?

– Ну.

– Как там… в школе-то?

– Ничо. То же самое. Ты что же – не пойдешь больше учиться?

– Да как я пойду – не вижу ж ничего! Вот Семен говорит – в Москву меня отвезет на операцию. Может поможет – тогда пойду снова. Второгодником буду.

– Не Семен, а папа! – робко вмешалась красавица-мать. И они тихонько пошли вниз к выходу. Ни в какую Москву он не поехал, а стало ему еще хуже – нужно было все время за что-то держаться.

– Ты, Сашенька, заглядывай к нам, когда время будет. С Илюшей поговори, – сказала она мне как-то во дворе. Но в юности мы все немного сволочи и эгоисты – я так никогда не зашел к соседу Илюхе, не поговорил, не спросил – зачем он стрелялся и что он теперь видит взамен того, что видим мы – остальные?

После девятого класса я на все лето уехал в Крым и вернулся уже мужичком, попробовавшим и женщин и вино. Жизнь двора мне стала неинтересна.

Бедная илюхина мама, чтобы быть поближе к сыну, устроилась кассиршей в овощной магазин в нашем же доме. Теперь уже она не проходила гордо мимо приподъездных бабок, а иногда даже разговаривала с ними – главным образом о том где какие продукты выбросили. Походка ее изменилась, взгляд приобрел несколько заискивающее выражение, а каштановые свои волосы она прятала в платок.

И никто уже больше не глядел ей вслед.

Случилось мне, значит, в немыслимо уже далеких восьмидесятых попасть в казарму Челябинской межобластной школы милиции. Что означает межобластная? Ну, типа – всесоюзная. Туда отправляли выпускников технических вузов, решивших попридержать свой вклад в развитие народного хозяйства, а пока поискать себя в уюте милицейских кабинетов. Днем нас гоняли в тир, в спортзал, на плац, и время пролетало пулей, но вот длинные осенние вечера в казарме были невыносимы. Уже на сто раз пересказаны анекдоты и прочие жизненные истории, но не станешь ведь до самого отбоя смотреть в окно на серый дождик индустриального Челябинска? Но вот слово берет выпускник Туркменского госуниверситета, курсант Оразмухаммед Бердыев:

– А хотите, про любов расскажу?

Я так лбом в стекло и треснулся от неожиданности. Но все молчат – тема-то стремная. Не казарменная тема-то, да и не ментовская вовсе.

– Ну расскажи, брат Бердыев, – говорю я неуверенно.

И он начинает.

Есть у него в деревне осел. Старый рабочий осел. Лет ему немало, упрям невероятно, но службу свою ослиную несет без нареканий и жрет умеренно.

– А как зовут-то? – бесцеремонно вторгается кто-то из самого угла.