Борис Русаков - Милость к падшим

Слабые отблески воспоминания о вчерашнем, услужливо донесли до его мозга историю, как Анька с двумя подругами избила до полусмерти дочку директора школы, а одна из них сняла с руки часы. Мозг шепнул Родькину: «Разбой, если у Князькина, то 5,5 лет за счастье, а если не явится в заседание, то точно реально, если явится, то можно на хулиганку с эксцессом». И тут мозг добил Родькина. Он явственно вспомнил, что на 12 часов у него назначено дело у Князькина и что вчера ему Валерия, его заведующая, расписала судебную повестку. Фамилия на повестке была Семенович.

Наташка проснулась в 8 часов в одежде, рядом на кровати сопел какой то голый мужик. За шкафом картинно громко фальцетом то повизгивала, то стонала Танька, гремели пустые бутылки, скрипела кровать. Наташка села, лежащий будто невзначай схватил ее за грудь, она грубо выругалась, с размаху ударила его по лицу и стремительно соскочила с кровати. Танька тотчас перестала стонать, раздалось бормотание мужского голоса, и деловито спросили: «Таша, сегодня Лимона судят, сколько дадут то?». Наташка злобно бросила: «Тебе бы все ерзать, сучка, дадут по полной за два разбоя, лет 15». В комнате умолкли. Слышно было, как в комнате кто-то слез с Таньки, зашуршала одежда и огромных размеров мужик зашел на кухню, заполнив собой все небольшое пространство. Это был Кучерявый, он закурил, сказал: «В натуре, дай адрес терпил, я побазарю, Лимон только один гоп-стоп делал, второй не его». Наташка с отвращением выпила полстакана водки, сунула в огромную лапищу Кучерявого бумажку и выпорхнула из квартиры.

Судья Князькин мог выпить очень много. Иногда, когда кончалась водка, он мог выпить из горла поллира сухого красного, это его даже трезвило. Сам он был как суковатый чурбачок, который не каждый и не с одного раза разрубит, плотный, крепко скроенный. Князькин всегда твердо стоял на своих огромных ногах, ничего и никого не боялся, а когда удивлялся, что было редко, то смешно смотрел сквозь свои толстые очки. О его неизменной жестокости, как судьи, ходили легенды, что подтверждалось надписями на всех стенах окрестных ИВС, где были изложены и нарисованы подробности его сексуальной жизни и жизни его близких родственников. В этот отвратительный вторник, Князькин с утра был совершенно пьян, пил он один, потому что собутыльники, как правило, пытались все время выяснить, берет он взятки или нет. А он, как ни странно, никогда не брал.

Князькин допил пиво, поставил цифру 15 в приговоре Лимонова после слов «суд приговорил», бросил ворох бумаг в сторону и сняв трубку, рыкнул: «Подсудимого во 2 зал на 11 часов». В совещательную вкатилась гособвинитель Елизавета Ивановна: «Павел Александрович, рассмотримся за час, у меня совещание». Князькин кивнул, вышел в зал, сидевшие как египетские мумии заседатели, вышли за ним.

Собственно дело то было плевое, в разных концах поселка, у продавцов одного и того же пивного бара с вычурным именем «Петрополь» среди бела дня сняли все золото с шей, рук и ушей. У Любки по прозвищу Салтычика за ее лютую привычку колотить не вернувших вовремя долг пропойц пивными кружками по голове, и сильно разбавлять пиво водой, огромные серьги с рубином были сорваны прямо с ухом, да сломан нос. А Лимонов вечером на улице догнал Эдика, волосатого бармена из того же «Петрополя», повертел перед его носом своей заточкой, тот икая от ужаса, снял огромную золотую цепочку, такой же аляповатый перстень, отдал кошелёк. Лимонов бросил все в карман страшненькой коричневой куртки, улыбнулся волчьим оскалом «Благодарю, брателло», повернулся спиной и пошел к Наташке.

На втором разбое Лимонова не было, да и не стал бы он рвать бабские уши, даже у такой барыги как Салтычиха. Это Кудрявый ненавидел барыг и ничто его не держало на воле. Поэтому узнав у местных алкашей, что Салтычиха вечером выгуливает эрделя в парке, выплыл из-за куста, обхватил жирную шею своей лапищей. Но серьги Салтычиха не хотела отдавать, ныла и плакала, тогда Кучерявый одним движением сломал ей нос и сорвал вместе с кусками ушей огромные золотые серьги с какими-то камнями. Остальные побрякушки Салтычиха отдала сама.

Лимонов сидел за барьером, уронив голову на руки и вспоминал, как его задержали. Попался он по дурацки, как по дурацки сложилась и вся его жизнь. Начальник уголовного розыска Величко на своей машине возвращался домой с замом и молодым только взятым с филфака оперативником Андрюхой по центральной улице поселка. Такая была у него привычка, вечером разными маршрутами возвращаться по своей земле домой, смотреть на обстановку, людей, замечать изменения во всем. И острый глаз Величко выхватил из толпы Лимона, особо опасного рецидивиста, которого он лично дважды задерживал за грабеж. Лимонова шел как ни в чем ни бывало в толпе, нес две бутылки шампанского и огромную коробку конфет. Он и не был похож на Лимона, исчезло волчье выражение ожесточености, походка была расслабленная, да так, что Величко и не узнал его сначала, да Лимон ли это. Величко сказал своим: «Впереди за остановкой Лимона видите, это ж он?», его зам, крепкий мужик из работяг, прищурился и подтвердил «Да, точно он, только какой то странный, на зоне что ль исправился», да и хохотнул. Величко подумал: «Лимон, несет шампанское, да еще торт, он же кроме портвеша, да водки, ничего не пьет и не пил никогда. Ведь точно кого обнес или на гоп-стоп взял, да при себе еще небось краденое, если задержать, то точно возьмем». Величко резко свернул к перекрёстку и сказал своим, «Берем его, только осторожно, у него точно заточка с собой».

Читать дальше