Алекс Палвин - Пустые комнаты

Когда хлопнула входная дверь, я молол кофейные зерна в компактной ручной кофемолке. Говард прошел в кухню, на ходу снимая рукавицы, гейтор и шапку и бросая их на стол. Его лицо раскраснелось от холода, от одежды исходила колючая прохлада, наэлектризованные волосы он небрежно завязал в хвост.

– Как спалось?

Я промолчал.

Холт достал из шкафчика большую коробку «Фростед Флейкс» [7] «Фростед Флейкс» – глазированные хлопья Frosted Flakes, чьим маскотом является тигр Тони. .

Существует три вида людей, которые выпивают: те, кто умеет пить, те, кто не умеет пить, и те, кто пьет по-черному. Я умел пить, но часто пил по-черному.

Что делать, когда ты не бухаешь? Работать. Что делать, когда ты не работаешь? Бухать. Конечно, так было не всегда. Но рано или поздно я начинал нестись вниз по нисходящей спирали. Я терял все постепенно, а двадцатого ноября лишился всего и сразу. Отчетливо увидел, как за мной закрылась дверь. Или передо мной? В любом случае какие-то двери закрылись, возможно, навсегда, но оставалось еще много других дверей – да, в Ведьмином доме.

Даже когда все разваливается на куски, часть тебя находит радость в боли, крови и хаосе. Когда умер Джеймс, я не остановился. Не остановился, когда сбил Говарда, когда ушла Вивиан.

И вот он был, мой шанс.

У меня выработался четкий распорядок: я поднимался на кухню еще затемно, завтракал, спускался обратно в подвал, работал до полудня, набрасывался на еду, которую Говард оставлял на подносе под дверью (о том, что уже полдень, сигнализировало появление подноса), возвращался к работе, мыл кисти, чистил палитру и поднимался к ужину. К тому моменту уже темнело. Я мог отправиться на короткую прогулку к озеру, а мог устроиться напротив камина. Говард позволил мне гулять на длинном поводке.

Он синий? Твой поводок – синий?

После ужина я заползал в спальник и тут же отключался.

Для меня стал привычен маршрут из подвала на первый этаж, я мог проделать его с закрытыми глазами: как из моего «президентского люкса», так и из студии.

После того как полотенце набиралось краски и растворителя, я бросал его в старую плетеную корзину для белья, которую Говард регулярно опустошал. Я использовал как бумажные, так и тканевые полотенца. Кисти промывал следующим образом: смочив ворс в проточной воде, круговыми движениями водил им по поверхности мыла, пока не образовывалась пена. Чистые кисти раскладывал на полотенце на полу душевой, предварительно расправив ворс и уложив его волосок к волоску.

Время от времени у меня начинали трястись руки, и я был вынужден прерывать работу. Ходил по комнате, разминал пальцы.

Первое время я возвращался в подвал сразу после ужина, но постепенно стал задерживаться наверху. Вскоре я разделил с Говардом обязанность по колке дров. Начал читать «По направлению к Свану» Пруста. Отчасти – из-за Утвиллера, который прочитал все семь томов из цикла «В поисках утраченного времени», и я держался за мысль, что однажды расскажу ему о своем подвиге. В основном – из-за отсутствия личных предпочтений. Я не любил читать и внезапно не полюбил, просто чтение оказалось не хуже любого другого способа заполнить вечера. Почему бы и нет? Благо хватало меня ненадолго.

В один из таких вечеров я поинтересовался, почему на месте одного из проемов в подвале – кирпичная кладка. Говард ответил, что понятия не имеет. Но лестницу заменил ты? Легкая улыбка. Что насчет хода с низким потолком и гладкими каменными стенами? Кто его пробил, для чего и куда он ведет? Вот тут Холт мог… должен был сказать, что не знает. Но он промолчал.

По этой причине я не отважился спросить о панцирной кровати.

Не уверен, что хуже: молчание или правда. Молчание подтверждает все твои домыслы, а правда, как правило, страшнее самых страшных из них.

Через несколько дней Говард бросил на стол колоду карт.

– Только скажи, если тебе потребуется утешение после провальной игры. – Я взял колоду и не глядя начал ее тасовать. – Могу полежать рядом, пока ты не убаюкаешь себя слезами. Потому что, черт возьми, я тебя уничтожу.

Говард усмехнулся, завязывая волосы в хвост. Я заметил, что его глаза могут менять оттенок. Кажется, это зависело от окружающего пространства, в котором чередовались то тени, то свет и, отражаясь в его радужке, влияли на ее оттенок. Как синева неба: чем меньше в атмосфере дымки и влаги, тем более насыщенным и глубоким получается цвет. Что, если на самом деле его радужка бесцветная, просто внутри ее свет ведет себя как в атмосфере – рассеивается в голубую часть спектра?