Елена Касаткина - Амплуа убийцы. Детектив

– Ну что ты всё дёргаешься, Дорофеева, – недовольно покрикивал седовласый и немного грузный мужчина. – Эмоции мне дай. Э-мо-ци-и!

Балерина в последний раз взмахнула руками и шлёпнулась на пол, изящно уложив под себя одну ногу. Позвоночник словно резиновый изогнулся сначала назад, потом вперёд, голова поникла, а руки, описав кривую, упали на прозрачный корсаж юбки.

«Умерла», – сделала вывод Лена. – «Но как-то неубедительно».

– Что ты грохнулась, как подкошенная, – не унимался режиссёр. – Тебя же не подстрелили. Тебе сердце разбили. Ты должна умереть одухотворённо. А, – махнул рукой мужчина, – перерыв двадцать минут.

Измученные привередливостью режиссёра артисты балета поспешно покинули сцену. Валдис Жюлькявичюс (так было написано на афише) достал бутылку минеральной воды и залпом осушил почти всё её содержимое.

Лена вынырнула из своего укромного местечка на последнем ряду и направилась к сцене. Звук шагов поглощала красная ковровая дорожка.

– Здравствуйте! – Лена произнесла это не слишком громко, но от неожиданности режиссёр дёрнулся и выронил незакрытую бутылку. Расплёскивая остатки содержимого, бутылка стремительно покатилась по паркетным доскам театра, оставляя за собой влажный след.

– Это ещё что такое? – тем же грозным тоном, что и минуту назад прогрохотал мужчина. – Вы кто такая и что здесь делаете? – и, не получив ответа, заорал натренированным голосом: – Кто пустил?

– Если вы перестанете кричать, я отвечу на все ваши вопросы, – спокойно произнесла Рязанцева.

Привыкший к повиновению режиссёр опешил от такой наглости и, не зная, как на это реагировать, замолчал.

– Я следователь, моя фамилия Рязанцева, впустила меня заведующая труппой Щербань, а нахожусь я здесь, потому что расследую дело об исчезновении Лебедевой Вероники. Ну что, я на все ваши вопросы ответила?

Жюлькявичус сглотнул слюну и, потеряв на время дар речи, кивнул.

– Вот и хорошо, а теперь я хочу задать вам несколько вопросов и надеюсь, что вы так же подробно и честно на них ответите.

– Да, да, я, конечно же, отвечу на любой вопрос, – сконфужено залепетал коротышка. – Верочка, боже мой… если бы вы знали, какую артистку мы потеряли. И что теперь делать? Всё полетело в тартарары.

– Вы говорите – «потеряли», разве Лебедева умерла? Вы что-то знаете об этом?

– Нет, нет, что вы. Это я так, фигурально выражаясь, – перепугано тараторил режиссёр. Его лоб был покрыт крупными каплями пота, которые стремительно стекали по одутловатому лицу до самого подбородка. Мужчина вынул из кармана смятый носовой платок и принялся усиленно растирать им лицо, задевая при этом маленькие круглые очки, которые обиженно съезжали на кончик носа. Обтерев платком лицо, коротышка поднёс его к картофелеобразному носу, громко высморкался, скомкал платок и запихнул назад в карман. – Для театра это такая потеря, такая потеря. Хоть увольняйся. Кто будет танцевать Жизель? Кто, вообще, будет здесь танцевать?

– А как же Олеся Дорофеева?

– Кто?! Дорофеева?! Не смешите меня. Вы видели, как она танцует?

– Я мало, что смыслю в балете, но на мой дилетантский взгляд танцует она неплохо.

– Вот именно – неплохо. А надо – потрясающе. Понимаете? Ах, да! Сразу видно, что в балете вы не разбираетесь, – высокомерно произнёс Жюлькявичус. Странно, но при такой фамилии, в его речи совершенно отсутствовал акцент, и свойственная жителям Прибалтики медлительность тоже не наблюдалась. Скорее наоборот – он был излишне суетлив. – Лебедева умела передавать эмоции, в совершенстве владела актёрским мастерством. А как тонко она чувствовала характер музыки. Ах, если бы вы видели, как выразительно она танцевала. Чрезвычайно точное воплощение, столько трагизма в сцене сумасшествия, вы бы видели. А теперь что?

– А какие у неё были взаимоотношения с партнёром и другими артистами балета?

– Отношения? Даже не знаю. Обычные, – сразу утратив интерес к разговору, стал растягивать слова режиссёр. Много говорить он мог только о балете и о своей роли в искусстве. Все остальные аспекты актёрской жизни его волновали мало. – А что вас интересует?

– Бытует мнение, что между артистами балета существует своего рода конкуренция, соперничество и даже битва за роли. Это так?

– Наверное, – равнодушно согласился режиссёр.

– Я слышала, что даже стекла битые подсыпают в пуанты?

– Сплетни, – отмахнулся Жюлькявичус. – У Лебедевой нет конкурентов, она лучшая.

– Тогда должны быть завистники… – Лена внимательно вглядывалась в спрятанные за стёклами очков глаза, пытаясь понять действительно режиссёр ничего не знает или просто прикидывается. – Или завистницы.