Анна и Сергей Литвиновы - Любовный детектив

Меню, под стать особняку, состояло из греческих блюд. Смесь запеченных баклажанов со специями, салат из помидоров, сдобренных размоченными сухарями и брынзой, шашлыки-сувлаки, жареные бараньи ребрышки, пахлава с начинкой из орехов – вот далеко не полный перечень снеди, которой был уставлен стол. Генерал особенно налегал на тушеную требуху ягненка, обернутую кишками, и говорил, что, не попробовав этот деликатес, постичь греческую душу невозможно. Ни Анита, ни Алекс к сомнительному яству не притронулись. Максимов мысленно рассудил, что если б у него возникло желание постичь греческую душу, он бы поехал в Грецию.

Единственным негреческим и даже неевропейским лакомством был экзотического вида фрукт, похожий не то на тыкву, не то на дыню с шипами. Наталья Гавриловна отрекомендовала его как африканский огурец. У него и вкус был соответствующий – огуречный, только с бананово-лимонным оттенком.

– Кухарка моя вчера на рынке купила. Дорогущий! – похвасталась госпожа Ольшанская. – Говорят, из Палестины привезли.

Гости, чтобы не обижать хозяев, попробовали по ломтику, не впечатлились и перешли на более традиционные закуски. Генерал подливал Максимову ракию, Аните – красное вино и рокотал без умолку.

– Вы не представляете, каково это – воевать с кавказцами! Азиатчина! Ты против них с открытым забралом, а они тебе нож в спину…

– Я воевал, – скромно заметил Максимов.

– Господа, господа! – засуетилась Наталья Гавриловна. – Давайте не будем о войне. Юрий Антонович меня и так каждый божий день воспоминаниями потчует, а я потом полночи не сплю, за Васеньку переживаю…

– Как хочешь, – покладисто отозвался генерал. – Вчера газеты писали: в Валахии вспышка оспы. Не ровен час и сюда доберется…

Наталья Гавриловна всплеснула надушенными ладошками.

– Да что ж такое! Неужто ни о чем хорошем не потолковать? Смотрите, какая благодать кругом! Солнце, волны, умиротворение… Разве может в эдаком раю найтись место злу? Истинное царство добра!

– Еще как может, – ядовито буркнул Максимов, опорожнив третью чарку ракии. – Не забывайте, что мы с вами здесь в роли колонизаторов. Нас терпят, но это до поры. Помните недавний бунт в Дунайских княжествах? Это первый звонок. Настанет время – выметут метлой, и поминай как звали.

– Господь с вами! – замахал волосатыми ручищами господин Ольшанский. – За что нас выметать? Мы несем на периферию свет цивилизации, дарим народам достижения прогресса. Они на нас молиться должны!

– А по мне, – снова вступила в полемику Наталья Гавриловна, – народы объединяет не прогресс и тем паче не военная сила, а любовь.

– Это вы Овидия вспомнили? – предположила Анита. Она сидела с бокалом вина и брала по одной оливке из фарфоровой розетки.

– Вы читали? – оживилась госпожа Ольшанская. – Я слышала, у него есть волшебные стихи. Но местами он ужасно неприличен! Именно поэтому его не переводят в России.

– Неприличен? Может быть… Но в меткости высказываний ему не откажешь. Моя любимая цитата: «Целомудренна та, которой никто не домогался».

Анита произнесла это с невиннейшим видом и опустила глаза к тарелке с остатками помидорно-сухарного салата. Наталья Гавриловна зарделась, метнула взгляд на супруга, который, причмокивая, обгрызал баранье ребрышко, и ни с того ни с сего накричала на девку, подавшую ей полотенце.

Так закончился этот прием. А наутро выяснилось, что зло на сказочном черноморском побережье властвует точно так же, как и везде.

Пробудившись, Максимов ощутил в теле озноб. Решив, что перекупался накануне в море и подхватил легкую простуду, он не отступил от выработанных годами привычек и приказал служанке Веронике подать кувшин холодной воды для умывания, разоблачившись до пояса. Вероника так и застыла, уставясь на его обнаженный торс.

– Что моргаешь, дура? – рассердился он. – Лей!

– Лексей Петрович! – проблеяла Вероника, тыча пальцем в его грудную клетку. – У вас… там…

Максимов нагнул голову, увидел разбросанные по коже красноватые пупырышки и нахмурился. Увиденное ему не понравилось. На зов Вероники прибежала Анита, уговорила съездить к врачу. В больнице их принял смуглый болгарин, еле-еле изъяснявшийся по-русски. Глянув на сыпь, он взволновался и категорически заявил, что больного необходимо немедля поместить на карантин.

– Это с какой радости? – набычился Алекс.

На что лекарь вымолвил одно-единственное слово:

– Оспа.

Далее разъяснилось, что эпидемия, о которой читал в газетах генерал Ольшанский, распространилась за пределы Валахии, нескольких зараженных выявили и в Констанце. Власти постановили принять жесткие меры к пресечению болезни. Любого, у кого проявятся симптомы, похожие на оспенные, предписывалось как минимум на неделю изолировать от окружающих. Два дюжих брата милосердия с рожами закоренелых колодников взяли Максимова под руки и, несмотря на сопротивление, сволокли на самую дальнюю окраину города. Там стоял длинный дощатый барак, разделенный на два или три десятка тесных комнатенок. В одной из них и заперли больного, замкнув дверь снаружи.