Евгений Волков - За кулисами смерти

После ухода Лобова художественный руководитель Театра музыкальной комедии пребывал в дурном настроении. Антон Ильич хотел как можно скорее забыть обо всем, что было связано с Максимом Заварзиным, а тут ему пришлось рассказывать о погибшем, невольно впасть в никому не нужную откровенность, показать себя ретроградом и консерватором, да еще и завистником. Таланливая молодость и бездарная старость, Моцарт и Сальери, гений и злодейство – вечный сюжет, всякий раз проявляющийся в новой форме. Что там еще напишет этот столичный щелкопер, как изобразит почтенного маэстро? Но ведь и Лазаревский, ныне увенчанный званиями и сединами, некогда считался восходящей звездой московской сцены, грозой признанных авторитетов.

Он дебютировал в роли Тасилло в «Марице», потом были Эдвин в «Сильве», мистер Икс в «Принцессе цирка», Генрих фон Айзенштайн в «Летучей мыши». Лазаревского приглашали на «Новогодний огонек», на другие телепередачи, он несколько раз снялся в популярных кинофильмах. Артист попал в число тех исполнителей, которые «делали кассу», режиссеры знали, что одно появление на афишах их имен гарантирует успех. Все это было, было, было, но прошло…

Время безжалостно перевернуло страницу, именуемую в бесконечной жизненной книге двадцатым веком. Как намекнули не так давно Антону Ильичу в столице, здесь прежний опыт никого не интересовал, более того – считался даже контрпродуктивным. Его величество мюзикл правил там, где еще недавно царила ее величество классическая оперетта. Но у себя, в Южнограде, Лазаревский не хотел никаких перемен. И внезапно столкнулся с оппозицией в лице ранее любимого ученика, Макса Заварзина.

Овдовевший двенадцать лет назад и с тех пор никогда не вступавший в официальный брак, бездетный и вообще-то одинокий, Антон Ильич по-отечески отнесся к юному дарованию, делился с Максимом и своими артистическими, и своими режиссерскими навыками. Но наставник оказался бессилен, когда Заварзин, насмотревшись новаторских столичных постановок, задумал начать в театре тотальную творческую реконструкцию. И только его смерть приостановила этот, как в глубине души прекрасно понимал Лазаревский, неизбежный процесс.

Антон Ильич, наблюдая за тенденциями в глобальной культурной жизни в двадцать первом веке, с печалью констатировал в ней стремительные перемены. Один за другим закрывались литературные журналы и книжные магазины, бумажная книга превращалась в раритет, в антиквариат, одни потенциальные читатели и читательницы вообще предпочитали сериалы и изощренные компьютерные игры с виртуальной реальностью, другие перешли на электронные и аудиокниги, которые можно было слушать, прибирая квартиру, готовя ужин или занимаясь вязанием. Книги, источник знаний, выбора жизненных ценностей, душевных переживаний, трансформировались в «криминальное чтиво», в развлечение, в способ скоротать время в поезде или в самолете. Любовные истории, фэнтэзи, детективы и триллеры вытеснили городские и деревенские романы, серьезную социальную фантастику Ивана Ефремова и братьев Стругацких, прозу Юрия Трифонова и Юрия Нагибина. Что уж говорить о поэзии и поэтах, собиравших в шестидесятые полные залы и стадионы, они стали почти никому не интересны, как и некогда столь любимые бардовские песни.

А в театрах драмы и комедии легкие современные водевили в стиле Рэя Куни соседствовали с весьма экстравагантным прочтением классики, впрочем, нечто похожее Лазаревский видел и на оперной сцене. Так что уж тут говорить о музыкальной комедии, цель которой изначально заключалась в том, чтобы порадовать и насмешить зрителей, хотя бы ненадолго отвлечь их внимание от повседневных забот? Мэтру только и оставалось сокрушаться происходящим в мире оперетты и комической оперы, восклицая про себя – «o tempora, o mores!».

Но не эти общие сентенции волновали его сейчас. Воспоминания о последних днях жизни Заварзина были для Антона Ильича мучительны, а кое-что он вообще хотел бы стереть, сбросить в корзину, как ставший ненужным файл на рабочем столе ноутбука. Забыть, игнорировать, отключить… Горько и обидно, когда тебя предает любимый ученик, человек, обязанный прежде всего тебе своим успехом, выскочка, возомнивший себя Мастером, когда рушатся устои и традиции, распадаются годами складывающиеся коллективы. Таких примеров в истории тьма, во все времена и у всех народов. Вот и в столице в последующие за объявленной перестройкой годы, да и раньше, до нее, начали делиться труппы прославленных театров, каждая новая выбирала себе лидера, декларировавшего свое видение будущего, свои концепции, свои подходы. Так случилось во МХАТе, так случилось в Театре на Таганке. Бывшие друзья и единомышленники уже косо глядели друг на друга, обменивались в прессе и на телеканалах взаимными претензиями и обвинениями. Некоторые перебирались за границу, кто-то оставался там навсегда, кто-то возвращался, не выдержав жесткой конкуренции, отсутствия государственной поддержки театральному искусству, постоянного общения на сцене и в жизни на чужом, так и не ставшем своим языке.