Ан. Шамани - Сэндвич из Юбари, или Паноптикум трех времен. Книга первая

Проверку на прочность мне пришлось пройти на третий день после приезда. Когда отец уехал, я самостоятельно осмелился выйти за калитку в загадочный и дикий мир деревни Осетровки.

– Сходи к речке, – сказал дед, – а то жара, язви ее коромыслом. Иди, Мишка, охладись, а то сидишь как кролик в клетке.

Мне, не знакомому с взглядами и нравами деревенских пацанов, не пришло в голову одеться попроще, поэтому неосмотрительно надел модные шорты со множеством карманов и блестящими заклепками, а также светлую сетчатую майку. Старательно причесавшись на прямой пробор, я белой пижонистой вороной выпорхнул в невиданную доселе среду обитания.

Стайка пацанов резвилась на песчаном берегу, но мне было не до них, так как я впервые увидел вблизи Волгу и стоял, ошеломленный ее красотой, широтой и величием. Спустившись к реке левее шумной компании, я разделся и, аккуратно сложив одежду на сандалии, осторожно зашел по грудь в воду, затем закрыл пальцами нос и окунулся в теплые быстрые струи, вмиг подхватившие меня в свои цепкие объятья. Не на шутку испугавшись, так как толком не умел плавать, энергично, по-собачьи засучил руками, а когда с немалым усилием добрался до мелководья и встал на ноги, то обнаружил рядом на берегу деревенских мальчишек, ошарашенных моей техникой плавания. Мальчишки с выгоревшими на солнце взъерошенными волосами смотрелись шоколадками на фоне белоснежного песка. Наверное, появление лох-несского чудовища не произвело бы на них более сильного впечатления.

– Это хранцуз, внук к Петру-немцу приехал, – объяснил товарищам парнишка помладше, и с презрением добавил: – Гарадской!

Оказавшись на берегу, я попрыгал на одной ноге, потом на другой, пытаясь вытряхнуть воду из ушей, затем молча подошел к одежде и обнаружил, что мою сетчатую майку с брезгливой миной держит двумя пальцами высокий конопатый мальчишка с рыжими волосами.

– Робя, гля! У хранцуза бабья сорочка! – сказал он, с презрением сплюнув.

Ватага окружила атамана и с нездоровым любопытством созерцала мою майку, словно он держал в руках женский бюстгальтер.

– Так ты баба, хранцуз? А? Баба?! – спросил Рыжий.

– Будь добр, верни майку, – попросил я, стараясь не выдавать своего волнения.

Опыт первого года выживания в московском дворе подсказывал, что придется драться, причём обязательно с вожаком, чьему организму желательно причинить максимальный ущерб, естественно в пределах разумного, чтобы не оказаться на учете в детской комнате милиции.

– А ты возьми, попробуй, – он поднял майку над головой, – попрыгай, погавкай. Ты же как собака плаваешь, хранцуз, – сказал Рыжий и вновь сплюнул.

Он был почти на голову выше меня и года на два старше. Товарищи его гоготали от нетерпения и, как жеребята, переминались босыми ногами в предвкушении спектакля «Унижение и избиение Хранцуза на Волге».

– Отдай майку. Это в твоих же интересах, иначе мне придется силой забрать свою одежду, – спокойным тоном повторил я.

Рыжий заржал, как норовистый конь, потом бросил майку на песок и стал вытирать об нее ноги, но не успел забияка поднять глаза, как получил удар под дых. От изумления и боли он по-рыбьи открыл рот и сразу же получил в глаз, а затем я мотал его по песку, проводя показательное выступление дзюдоиста для его изумленных друзей, стоявших не шелохнувшись до конца экзекуции. Удушающий прием заставил противника сдаться и, прося победителя о милости, он судорожно стал бить руками по песку.

– Вставай, Рыжий. Постирай мою майку, и мы квиты. Меня зовут Майкл, – сказал я, подавая ему руку.

Имя Майкл ко мне прилипло в московском дворе, и за год я с ним свыкся.

– Я, Васька. Научишь драться по-хранцузски? – сказал поверженный, протягивая мне руку.

– Хорошо. А ты научишь меня плавать. Договорились?

Взгляд Васьки остановился на внутренней стороне моей правой руки, где ниже локтя красовалось родимое пятно в виде рыбины с изящным изгибом хвоста.

– Робя, – закричал он, – смотри, у хранцуза, у Мишки на руке Осётр, чистый Осётр! Как у попа нашего Захария!

Пацаны, затаив дыхание, смотрели на «осетра», как на невиданную заморскую диковину.

– Ух ты, можно потрогать? – спросил с благоговением самый младший и кончиками пальцев осторожно коснулся родимого пятна.

Остальные мальчишки по очереди, в непонятном для меня экстазе, тоже стали дотрагиваться до рыбины.

– Пойдем к батюшке в церковь, – предложил Васька, – вот уж он удивится-то и обрадуется!