Вячеслав Белоусов - Коварная дама треф

А ведь ради них Иван Григорьевич и затевал все, и старался. Вот и настарался. Приехал, заявился домой внезапно и застал в постели собственного дома Савелия, друга разлюбезного, на которого совхоз оставил, и жену. Там же и порешил дружка, только позволил подштанники надеть, из дома не вывел. Пальнул один раз всего, и хватило другу. А когда еще не лег, успел тот ему в лицо бросить: «Прости, брат! Ее не трогай. Настена не виновата», он и в нее пальнул, но второй ствол незаряженным оказался. Она — в беспамятстве ему в ноги, он — за патронами, тут Санька с Веркой под руки попались, на нем повисли. Отец подоспел, когда он от ребятишек выбирался. У отца он и затих, не смог оттолкнуть. Вот и вся его история с конями. А с нею и вся прежняя жизнь…

Рассказал, как воздух разом из себя выдохнул. Дышать нечем. Он к окну, а там весна. Клен этот к нему из-за стекла. В милиции, где его держали до ареста, людей больше тараканов. Нашлись и те, что в лицо узнали, здоровались, место уступили. А все тяжко. Промучился все трое суток. Расспрашивают все, лезут с понятием в глаза; лучше с незнакомыми. Если нельзя, не выпустят его, то уж быстрей в город, пусть в «белый лебедь» везут. Там скорей забудется.

— Нельзя, — поставил я точку. — Не поймут люди. И не по закону.

— Тогда отправляй, Данила Павлович, — буркнул он.

— Куда? Ты же еще насчет свиданки заикался? Как?

— Нет нужды, — махнул он рукой. — Что она скажет? Рев ее глядеть?

— Ну?.. Жена?

— Какая теперь она мне жена. Дело конченое. А ребятишки встанут на ноги. Я отца упросил, когда еще там держали. Участковый допустил, Сергей Исаевич.

Его, когда от ружья оторвали, едва свалили на землю и смогли повязать несколько здоровенных мужиков, табунщики набежали совхозные, соседи, народу набралось. Потом он уже сам успокоился, затих. Но все равно участковый его караулил сам, пока из района опергруппа не приехала. К вечеру они уже едва добрались, паром проклиная, как обычно. А без парома к ним на остров не попасть. На лодках можно, но тогда пехом еще топать. Одним словом, назад на ночь глядя его оттуда не повезли, поэтому участковый коротал с ним и всю ночь — наговорились, а утром он ехал в одной машине с трупом. Здесь же, в грузовике совхозном, и вся оперативная группа, сломалась у них машина.

Все эти свои злоключения Зубров тоже рассказал после недолгого молчания, пора было расставаться.

— Еще хочу тебя спросить, Данила Павлович, — Зубров поднял красные глаза на меня, — извини уж, совсем заговорил. Как думаешь, много дадут? С конями моими-то все? Или как?

— Что с конями, Иван Григорьевич? Не понял?

— Дождутся меня?

— Ты всерьез, Иван Григорьевич?

— Да стал бы шутковать! Конечно! А что?

— А что!.. — покачал головой я. — А то, что по закону может суд тебе отмерить десять лет.

— Во как…

— Да.

— Тогда, конечно… Тогда вряд ли…

— Но у тебя, Иван Григорьевич, много смягчающих вину обстоятельств.

Зубров больше головы не подымал, застыл, сжался весь могучими плечами, словно от удара.

— Суд все учтет, конечно, — я не находил слов. — Потом это… Многое от потерпевших будет зависеть. У убитого-то кто остался?

— Нет. Савелий один всю жизнь, — отвернул голову от меня Зубров. — Сирота. Мы вдвоем все время держались. А как у них вышло… Как с Настеной? Стерва! В душу она мне наплевала. В душу.

Он затих. Я его не беспокоил.

— Выпьешь чая, Иван Григорьевич? — Я позвонил в приемную.

Руки его тряслись так, что чашка дрожала на блюдце, чай плескался. Он поставил ее на подоконник.

— Ты в райком все отпиши, Иван Григорьевич. Лично Хайсе адресуй, или Боронину. Знает тебя Леонид Александрович?

— Как же! Орден вручал.

— Ну вот. Это будет тебя характеризовать.

— Да что там, — махнул он рукой. — Горе-то!.. Стыд-то какой!

— Какой уж тут стыд, — урезонил я его. — Тут преступление. А для суда все это не помешает. Но это мой тебе дружеский совет. А ты уж думай. Я информацию в райком вносить буду, им рассматривать придется, в райкоме-то. Ты же член райкома партии?

— Член.

— Вот. Без этого не обойтись. По-человечески райком и даст оценку тебе и… этому событию.

— Думаешь?

— Это важно для суда. А потом без этого нельзя. Процедура. Ты — член райкома. Им никуда не деться. Они мое представление рассмотреть должны, так и так… Ну, сам понимаешь. Как все случилось? Почему произошло? Кто не доглядел?

— Да что ты говоришь, Данила Павлович! Причем здесь райком? Я сам и не доглядел! Я! Сам! За своей женой да за другом собственным. Чего уж тут!..