Валентин Пронин - Конец «Золотой лилии»

– Я к Илляшевской, – произнес неуверенно Слепаков; он не знал, кто это и что следовало бы добавить к фамилии.

– Здесь филиал феминистского клуба «Золотая лилия». Мужчинам вход воспрещен, – сердито сказал страж прокуренным голосом тринадцатилетнего подростка.

«Неужто баба?» – подумал Всеволод Васильевич и беспомощно кашлянул.

– Нам нужно срочно увидеть старшую в этом… учреждении, – неожиданно твердо заговорила его спутница. – Здесь работает жена этого человека. У них в настоящее время возникли серьезные неприятности. Все требуется выяснить возможно быстрее.

– Жена? – презрительно переспросил страж. – А вы кто такая?

– Мы сотрудники… бывшие… – промямлил Слепаков. – Сказали же, моя жена играет здесь в оркестре.

– На чем? Не знаете, на чем играет ваша жена? Ну, фрукт!

– Слушай, дочка, – приходя в отчаянье, взмолился Всеволод Васильевич, – нужно срочно сказать жене. Ну, войди в положение, хоть ты и… феними…

– Я не феминистка, я частный охранник. Фамилия?

– Моя?

– Вашей жены.

– Слепакова Зинаида Гавриловна.

– Знаю ее. Синтезатор.

– Кто? – не понял пенсионер.

– Играет она на синтезаторе, – вмешалась водитель «Жигулей». – Такой современный инструмент.

Охранница открыла какую-то коробочку и нажала кнопку. Через минуту возник уверенный женский голос.

– Это Инга, Марина Петровна. Тут к вам двое просятся…

– Дамы?

– Одна полустарушка и один пожилой… старик. По виду безобидные.

– Не журналисты?

– Говорят: нет. И не похожи. Пустить?

– Может быть.

– Обыскать?

– Лих с ними, рискнем, – усмехнулся голос. – Пусть войдут.

– Слушаю, Марина Петровна. Идите, дверь открывается автоматически.

Слепаков и женщина вошли в вестибюль, облицованный желтоватым мрамором. За столиком золоченого дерева сидела женщина. Волосы ее были соответственно названию фирмы окрашены в золотисто-белокурый цвет, и золотистая блузка с юбкой также соблюдали общий колер. Откуда-то снизу слышались музыка и аплодисменты. Раздавались поощрительные выкрики.

– Мне о вас уже сообщили, – почему-то насмешливо проговорила золотистая женщина.

– Вы Марина Петровна? – осторожно спросила водитель «Жигулей».

– Илляшевская? – уточнил Слепаков, нервничая.

– Совсем нет. Я Люба. Спуститесь по той лесенке. Дальше осторожно, в зале полумрак. Идет представление, за столиками гости. Не побеспокойте их. Скоро закончится первая часть, я отведу вас к шефу.

– Нам к Илляшевской, – напомнил Слепаков, внезапно почувствовав усталость.

– Она и есть шеф.

Слепаков со спутницей проникли в небольшой «камерный» зал. Присели в углу на диванчик, указанный золотистой Любой, которая тут же исчезла. Было жарко. Спутница Слепакова расстегнула пальто и надела свои большие очки. На ярко освещенной сцене, вернее, наклоненной к залу плоской, трапециевидной площадке, шел чрезвычайно модный в очень давние времена эстрадный номер – акробатический этюд. Только одно отличие от устаревшего представления замечалось с первого взгляда. Все акробатки, безупречно и атлетически сложенные девушки, были нагие. Музыка доносилась из-за крошечной кулисы. В череде своих «шпагатов», «поддержек» и «пирамид» девушки застывали в таких «критических» позах, что измотанный, потрясенный совершенным преступлением Слепаков смущенно крякал, а женщина в больших очках тихонько качала головой.

Зато зал темпераментно взрывался веселым оживлением. За столиками сидели не совсем обычные зрители. В основном дамы пожилого и среднего возраста. Небольшие столики между ними ломились от хрусталя с грудами фруктов, сладостей и цветов.

Необычность гостей заключалась так же в эпатирующе размашистых жестах и капризно-истерических выкриках. Слепакову казалось, что дамы иногда просто начинали беситься от шампанского и нетрадиционного вожделения.

В конце акробатического этюда некоторые зрительницы подбегали к эстраде, шлепали исполнительниц. Но прежде того Слепаков заметил среди дам нескольких мужчин в костюмах, фраках, пышных жабо, с элегантными прилизанными мужскими прическами. Одна голова, совершенно обритая, сверкала, отражая светильники. Однако по растопыренным фалдам, по излишней вальяжности при повороте шеи, сдавленной воротничком рубашки, по круглым коленям и относительно маленьким рукам с разноцветно-перламутровым маникюром было понятно: в мужских костюмах тоже веселились дамы.

Вышли музыканты: тонкая, как плеть, негритянка-саксофо нистка в зеленом купальнике и рыженькая девица в одних шортах – при активной работе барабанными палочками ее груди упруго подпрыгивали, как надувные мячи. А затем предстала Зина, но не та, которую знал Слепаков, а чужая, томная и жеманная, в просвечивающем плиссированном платье, утянутом в поясе, с фальшивыми, конечно, бриллиантами, сиявшими в волосах и в ушах. Она играла на синтезаторе, колыша бедрами, поводя плечами, льстиво и сладко улыбаясь.