Вячеслав Белоусов - По следу Каина

– Вот те раз! – возмутился он, изучая бумаги. – Чего же он добивался?

– Полагаю, вы сами только что достаточно внятно высказались по этому поводу.

– Я?.. Да, да, – смутился он. – Конечно. Но тогда кто?..

Истрепались нервы у Федонина за последние несколько суток, никогда на него столько неприятностей враз не сваливалось, а утеря списка совсем выбила его из колеи, жалким он выглядел и потерянным, но меня самого тоже только что не трясло.

– Хотелось бы иметь ясность на этот счёт, – буркнул я. – Одна надежда на Юрия Михайловича. Он, правда, пока молчит, но показалось мне, умчался так, только пятки сверкали.

– Да, да… – грустно моргнул глазами Федонин. – Если он что-то учует…

– Разрешите? – тихо отворилась дверь, и в кабинет заглянула старушка в знакомом платочке.

– Входите, входите, – даже привстал Федонин и в лице переменился. – Какими судьбами, Ивелина Терентьевна?

– Вот, сама пожаловала, – старушка не задержалась у порога, юркнула к столу с обычным проворством и прямо на кучу бумаг, словно и, не замечая их, торжественно возложила двумя руками объёмный свёрток. – Принимай, батюшка, как обещала. Внучок меня останавливал, мол, занят ты, но прости, невтерпёж.

– Это что же такое? – Федонин разглядывал свёрток, как великую ценность, боясь к нему прикоснуться. – Подозреваю, дела давно забытых лет?

– Почему же забытых? А обещала что? – старушка ко мне обернулась, призывая в свидетели. – Мово Константина Мефодиевича завещание. Здесь всё им прописано. За что выслан был из города, где мытарился, как дорожка назад нас привела. Там про многих знатных людей и…

– Да я же у вас про архиепископа Митрофана интересовался. Про крест его, тот, о котором разговор был.

– А ты читай, батюшка, – старушка пододвинула свёрток старшему следователю, словно осерчав, сама принялась разворачивать газеты, которыми было упаковано содержимое. – Никому не доверилась, хотя были желающие. Сама всё схоронила после смерти мученика нашего Константина Мефодиевича. Там у него всё прописано. И про крест тот.

Вдвоём они бережно распаковали свёрток. В нём оказалось несколько пухлых пронумерованных общих тетрадей с надписями на обложках, пачка свёрнутых пополам пожелтевших от времени газет под названием «Коммунист», стопка старых конвертов, перевязанных тесёмкой, фотокарточки в плотном большом чёрном пакете и прочая разность, среди которой бросались в глаза облигации всевозможных тиражей, кургузый плакатик, напоминающий то ли стенгазету-молнию, то ли сатирический листок революционных времён в стиле Маяковского с пузатым безобразным попом, спасавшимся бегством от разъярённой толпы и надписью: «Мы на зависть всем буржуям…» Тут же ютились перетянутые резинкой купюры давно вышедших из обихода денег разномастного достоинства и кучка самодельных конвертиков в форме треугольников, один из которых старушка взяла в руки, смущённо повертела в руках и, поднеся к повлажневшим глазам, улыбнулась одними губами:

– А это ему мои голубки.

– Ваши письма? – догадался Федонин.

Старушка, совсем смутившись, кивнула.

– Зачем же. Не надо их, Ивелина Терентьевна, – начал я собирать треугольники в руку. – Это ваши личные, сугубо семейные, так сказать, вопросы, к делу они никакого отношения не имеют…

– Как! – старушка отстранила мою руку с конвертами. – Как не имеют? Ты что говоришь мне, сынок? Аркадий Ильич ими зачитывался.

– Какой Аркадий Ильич?

– Это не тот богослов, про которого ты мне рассказывала, но адресок забыла? – подал голос и Федонин.

– Тот, батюшка, тот. Курнецов Аркадий Ильич. Я и адресок его нашла. Очень мудрый человек. Мне твердил, наоборот, что передают они, как это… – она запнулась на мгновение, – запах?.. Нет, дух тогдашней жизни. Во, какое слово выдумал!

– Дух эпохи, – неуверенно подсказал я, всё же сунувшись опять за конвертами.

Но старушка перехватила мою руку, смерила недовольным посуровевшим взглядом и на Федонина обернулась:

– Вы уж, батюшка, сами читайте, если надобность имеется. А нет, оставьте в сторонке, я опосля вместе со всем заберу.

– Это прокурор следственного отдела, – кивнул на меня Федонин. – Я вас знакомил прошлый раз. Вы, Ивелина Терентьевна, не глядите, что молод и ершист, ему наш главный прокурор поважней дела доверяет.

– Мой Сашок-то постарше будет, – снова смерила меня, будто оценивая недоверчивым взглядом, старушка. – Доверяет, говоришь?

– Как же.

– Не понять им нас.