Элеонора Пахомова - Роза и Крест

На вопросы майора женщина средних лет, в строгом юбочном костюме с дурацким белым жабо под подбородком, поначалу отвечала сильно заикаясь и кое-как. Замятину удалось понять следующее: вчера у нее был отгул (что-то с ребенком), профессора она обнаружила в 9.30 утра, как только приехала на работу. В дни ее отсутствия светило психиатрии делал пометки о приемах и записях собственноручно на бумаге для принтера, потом отдавал их секретарше, она вносила данные в электронную базу. Замятин сразу же справился, находили ли листок. Ответ: нет. Листок искать всем миром! Электронная база клиентов, к счастью, была и хранилась на жестком диске в ноутбуке секретарши, вот он, нетронутый, лежит на ее рабочем столе. Удача и чудо! Но, видимо, лишившись от шока всякой способности соображать, секретарша судорожно мотала головой и говорила, что базу не отдаст, профессор строжайше запретил разглашать хоть какую-то информацию о клиентах — врачебная тайна, профессиональная этика. Дура!

— Профессор убит! — рявкнул Замятин, изрядно устав сюсюкать с невменяемой женщиной и разбираться в ее нечленораздельной речи.

Она вздрогнула и разрыдалась с новой силой. Твою мать…

— Какого рода клиенты обращались к профессору? — мягко зашел майор, когда она слегка успокоилась.

— В последние годы Евгений Павлович сосредоточился на богатой клиентуре, — заикаясь, проговорила она и попыталась отпить глоток воды. Замятин услышал, как зубы клацнули о край стакана. Она сделала глубокий вдох, поставила стакан на стол, постаралась взять себя в руки. Получалось это у нее паршиво, но уже хоть как-нибудь. — Профессор принимал элиту общества, в основном бизнесменов, некоторые из них — птицы очень высокого полета, публичных персонажей, ну, знаете, телезвезд, артистов, обращались к нему и политики. Больше половины его пациентов составляли женщины, в основном жены богатых людей.

«Час от часу не легче», — подумал Замятин. Попробуй-ка вызвать на допрос какого-нибудь нефтемагната или хотя бы постучать к нему в дверь со своей ментовской корочкой. Да одного косого взгляда в его сторону хватит, чтобы он набрал нужный номер и майора распластали в кабинете начальства, как муху на стекле. Что уж говорить о политиках с их депутатской неприкосновенностью? «Так, ладно, — быстро соображал он. — Голь на выдумки хитра, есть у меня одна мыслишка на ваш счет, «неприкосновенные». Если Серега разговорится, доберусь я и до вас. Но это после».

— У профессора были конфликты с пациентами?

— Да что вы! Евгений Павлович — гений, светило! Он видел людей насквозь, некоторые пациенты на его приемах рыдали, как дети. Профессор умел вытаскивать из них то, что годами, десятилетиями не давало им жить легко. Ампутировал как хирург все их внутренние болячки, опухоли, гнойники. Они были ему бесконечно благодарны.

— У него были тяжелые пациенты? Совсем запущенные случаи отклонений от нормы? Психи, короче говоря…

— Хроники, — поправила секретарша. — На частных приемах с такими пациентами Евгений Павлович не работал. Несмотря на свою квалификацию высочайшего уровня, для клиентов, которые обращались к нему в личном порядке, он выступал больше в роли психолога и психотерапевта. Люди с глубокими патологиями редко осознают, что у них проблемы, поэтому сами за помощью не обращаются. Тем более профессор целенаправленно сосредоточился на обеспеченной публике, такса за прием у него была соответствующая, не многим по карману, поэтому и контингент был относительно благополучный. Но я подчеркну: относительно. Когда речь идет о проблемах с психикой, социальный статус не так много значит, ведь разрушительная травма могла быть получена еще в детстве. Но если с этой травмой человек дожил до зрелости и при этом достиг успехов, значит, психика с ней справляется, блокирует. Были, правда, среди клиентов пограничники, ну, знаете, люди в пограничном состоянии, на грани шизофрении, например. Но если профессор работал с ними, значит, считал, что ситуацию можно скорректировать, не все так патологично.

— А если профессор видел, что ситуацию исправить уже нельзя, как он поступал? — спросил майор, а про себя отметил, что успокоительное наконец подействовало. Женщина выглядела расслабленной, заторможенной, обмякшей. Взгляд ее подолгу зависал в одной точке, а речь бесстрастно лилась сама собой.

— Я же вам сказала, люди в таком состоянии сюда не приходили, — устало проговорила она. — Но, думаю, если бы Евгений Павлович столкнулся с таким случаем, возможно, он посчитал бы нужным связаться с родственниками, а может, с сотрудниками госучреждений. Если человек потенциально представляет опасность для окружающих, он должен находиться в стационаре.