Евгения Горская - Непоправимый брак

С Лерой Анфиса начинала улыбаться, у нее даже лицо менялось, она переставала быть похожей на ворону.

Еще лицо у Анфисы менялось, когда рядом был Борька. На начальника Анфиса смотрела с насмешливой грустью.

Телефон Леры в электронной записной книге Петра имелся. Они обменялись номерами, когда не так давно Анфиса сильно опоздала на работу. Причем не предупредив. Петр подозревал, что девочки-секретарши тогда молились, чтобы Анфиса больше никогда не появилась.

Лера, как обычно, заглянула к подруге перед перерывом. Обедать Анфиса и Лера часто ходили вместе. Зашла один раз, потом другой. Петр тогда готовил презентацию и отдавал секретаршам указания насчет предстоящего мероприятия.

– Я тебе позвоню, когда она появится, – предложил Петр Анфисиной подружке. – Диктуй телефон.

Анфиса появилась, когда Лера продиктовала номер. Вошла как ни в чем не бывало, спокойно села за стол и включила компьютер. Петр хотел было сделать ей выговор, но не стал. Ситуация его забавляла.

Петр помедлил и набрал номер.

– Это Петр Макаров, – быстро сказал он, услышав Лерин голос. – Мне сейчас Борис сказал, что Анфиса… с Анфисой что-то произошло.

Она рассказывала, он внимательно слушал, сжимая телефон.

На эту Леру он обратил внимание, еще когда она не начала захаживать к Анфисе. Он встречал ее в здании и в столовой. Девочка была стройная, красивая, а таких Петр всегда замечал.

Не так давно он подсел в столовой к обедающим подругам, отметил, что девушка Лера очень неглупа, и впервые всерьез подумал, что с ней стоит познакомиться поближе.

– Кошмар! – прокомментировал Петр и неожиданно предложил: – Хочешь, сходим куда-нибудь? Ты перенервничала, тебе развеяться надо.

– Спасибо, – отказалась Лера. – Не хочется.

– Звони, если какая-нибудь помощь потребуется. Звони, рад буду помочь.

– Спасибо.

Помощь могла потребоваться только Анфисиной семье, но это подождет до понедельника.

Петр бросил телефон на соседнее сиденье, выехал со стоянки. Зелень вдоль дороги казалась веселой и сильно не соответствовала настроению. Впрочем, она скоро скрылась за щитами шумового заграждения.

Тетке нравилось, когда Глеб садился за компьютер. Родственница переживала, что племяннику с ней скучно, а развлечений в деревне было немного. Летом Глеб ездил на пруд купаться, осенью ходил за грибами. Весной развлечений не случалось совсем.

Работать Глеб любил и умел сосредотачиваться в любой обстановке. Начал работать, когда тетка накормила его обедом, а закончил, когда уже стемнело.

Несколько раз тетя робко советовала:

– Ты бы отдохнул, Глеб. Совсем глаза испортишь.

Прерываться Глебу не хотелось, он подмигивал тетке и снова утыкался в экран ноутбука.

Остановился он, когда начал делать ошибки.

Закрыв ноутбук, Глеб вышел на крыльцо, закурил. В одной футболке было холодно, но возвращаться в дом он не стал.

Тусклые фонари слабо освещали деревенскую улицу.

Тетя к этому времени уже легла, светилось только его окно.

На синем фоне звездного неба темнел дом Киямовых. Строение напротив тоже было темным, но его скрывали кусты боярышника. Раньше там жила большая шумная семья, но с прошлого года в доме никто не появлялся. Старики-хозяева умерли, а дети их дачей не интересовались. Наверное, имели что-то получше.

Плохо, что тетя живет практически одна на краю деревни.

Глеб докурил сигарету, положил окурок в пепельницу, которой тетка гордилась: она была старинная, бронзовая, купленная в антикварном магазине. Глеб приобретение одобрил. Не потому что пепельница была дивно хороша, а потому что был рад за тетку. Ему нравилось, когда родственнице что-то доставляло удовольствие.

Он вернулся в дом, потушил свет, лег в постель. Обычно отрубался сразу, но сейчас мысль, что тетка остается одна на пустой улице, заснуть не давала.

Глеб поворочался минут пятнадцать, встал, надел джинсы и ветровку и снова вышел на крыльцо.

Он сразу не понял, что заставило его замереть с сигаретной пачкой в руках. Глеб тихо сунул ее в карман, прислушался. Абсолютную тишину нарушил слабый шум проходящего поезда.

Огонек мелькнул слева, у дома Киямовых. Глеб тихо спустился с крыльца, открыл калитку, вышел на улицу. Осиротевший дом был погружен в темноту.

Показалось.

Пахло черемухой, еще чем-то приятным, терпким.

В одном из окон киямовского дома отражался свет уличного фонаря.

Глеб повернулся, снова поднялся на крыльцо, закурил.