Ирина Тузова - Махровые лапки

– Да у нас сложившиеся же уже ребятки. И дело свое знают, и не болтают лишнего. А кого, нового-то? У нас и новых то никого нет. Нынче в школах секций наоткрывали, вот ленивые мамашки и перестали к нам своих чад водить, в школе после уроков занимаются.

– Зритель любит новые впечатления, а твои замыленные уже. Соображаешь?

– Это я конечно соображаю. Вот опять же набрал ребят покрупнее, в тяжелом весе ведь у меня почти никого не осталось, тяжиков готовлю.

– Тяжики неповоротливые и активный бой с ними не всегда получается. Что за мелкий сморчок к тебе который год ходит? Его если поставить, как думаешь?

Альберт Нилович, затаив дыхание, прикидывал – не о нем ли речь. Его даже не обидело сравнение с весенним грибом. Лишь бы взяли, лишь бы взяли. Возьмут конечно, не зря же ему сегодня весь день так не прет – это перед большой удачей часто так бывает. Однако тренер медлил с ответом и молчал.

– Чего завис то, кто это? – прервал молчание гость.

– Мелкий? Это Алик что ли? Не, этот не потянет. Слаб он еще и духом, и телом. Ему пока сумки для спортсменов таскать – вот это для него в самый раз. И потом, он на юридическом в этом институте. Ну их, этих юристов! От них не знаешь, чего ожидать, умные больно, – затараторил тренер.

– Чмошник, значит, – подытожил гость.

У Альберта Ниловича от обиды свело скулы до скрипа в зубах. Шарахнув со всей силы кулаком в шкафчик, он влетел в тренерскую и уже собрался высказать тренеру, все, что о нем думает, но тот опередил:

– Подслушивал? Сопляк, ты даже не знаешь, куда суешься!.. – негодованию тренера не было предела. Он всем своим видом показывал, что всякая мелкая шелупонь права не имела входить в святая святых без спроса.

– Погоди кипятиться, Николай Степанович, – гость жестом велел подойти, и Альберт Нилович, в который раз за сегодняшний день, сменив гнев на испуг, покорно подошел.

Гостем оказался мужчина в хорошо сидящем на нем пиджаке и подозрительно черными волосами, которые никак не вязались с его возрастом. «Подкрашивает, похоже», – почему-то не к месту подумал Альберт Нилович.

– Альма-матер, значит, говорите, – холеный гость, растягивая слова и думая о чем-то своем, явно переваривал сложившуюся ситуацию с намерением использовать ее максимально выгодно для себя. – Уж не в заведении ли Якова Лаврентьевича вы трудитесь? Мы как раз туда на днях одну важную особу от мэра пристроили.

То ли из-за всех сегодняшних потрясений и поворотов судьбы, то ли из-за особенностей вкрадчивого голоса таинственного гостя, но только Альберт Нилович выложил все как на духу про свои сегодняшние потери – как его вызвал ректор и бессовестно отобрал часы преподавания в пользу пристроенной особы. Выговорившись, Альберт Нилович испытал чувство вины за свою несдержанную болтливость и, прикусив нижнюю губу, молча смотрел на вальяжного.

– У меня к тебе будет деликатное предложении. Ты переодевайся и ступай на улицу, подожди там меня. А мы с Николаем Степановичем закончим тут свое.

Разговор состоялся в машине. Альберт Нилович сидел на заднем сиденье между двумя громилами, которых разглядеть в темноте было сложно, но от которых просто за километр веяло угрозой, в подтверждение чего в руках они держали резиновые палки. Водитель тоже был не из щупленьких. Вальяжный гость тренера сидел на переднем пассажирском сиденье и, не поворачиваясь к Альберту Ниловичу, описывал задание. Именно задание, а не предложение – Альберт Нилович, сидя как в тисках плечом к плечу с телохранителями на заднем сидении, четко это осознал. Сделать нужно было следующее: под видом просьбы восстановить его в преподавательской деятельности, Альберт Нилович должен передать денежки ректору. Денежки не простые, а меченые. И передаются они не просто так, а в рамках операции по пресечению взяточничеству. Альберт Нилович, будто давно сотрудничая со следствием и всячески помогая и способствуя ему, выступал в роли наживки, этакого раскаявшегося взяткодателя. По мнению вальяжного, Яков Лаврентьевич слишком долго сидел у своей кормушки, не желая уступать это доходное место другим. Пришло время подвинуться. Альберту Ниловичу дали два конверта. Один увесистый и тяжеленький в качестве взятки ректору. А второй тощенький и практически невесомый в качестве вознаграждения за свои труды.

Машина скрылась за поворотом, оставив Альберта Ниловича посреди ночной улицы в одиночестве. Странное смешение эмоций овладело им. Сначала ему захотелось громко расхохотаться, но он почему-то просто глупо улыбался, а из горла вырвался лишь короткий хриповатый смешок. Затем на него навалилась злость на себя: «Какой же я лох, – думал Альберт Нилович, – весь день меня сегодня бортовали. А я покорно мирился с этим. Об тебя все, все кто мог сегодня вытерли ноги». Сознание собственной никчемности вызвало ярость. Ему срочно захотелось что-то сломать или разбить. Казалось, если он сейчас это не сделает, то его самого просто разорвет на части от скопившейся внутри энергии. Завидев впереди одинокую мужскую фигуру, Альберт Нилович направился навстречу.