Татьяна Гармаш-Роффе - Уйти нельзя остаться

– Все трое пили?

– Наверное. Ты же сама сказала, что Толик спился. Остальные тоже наверняка. Иначе отчего человек может помереть в наши годы? Мы же еще молодые.

– То-то и оно. А точно ты не знаешь?

– Я не общался с ними после школы. Только с Димкой, Костиком и Робертом. Помнишь их?

– Конечно. А отчего они сегодня не пришли?

– Боб в командировке, а Димка и Костик не захотели. Им наши однокласснички ни с какой стороны не интересны. Сама видела, во что девчонки превратились, во что Юрка, Миша… Вот если б с тобой одной была встреча – пришли бы. И Боб пришел бы, думаю. К тебе все парни хорошо относились… Лер, слушай… Может, поедем все-таки, поужинаем? Что-то меня на сантимент пробило… Я ведь в тебя влюблен был.

– Я знаю, – улыбнулась Лера.

– Знаешь? Откуда? Я ж ни словом, ни взглядом!!!

– Ни словом – это верно. А вот насчет «ни взглядом»… Твои глаза следовали за мной повсюду, Карик. Неужели ты не отдавал себе в этом отчета?

– Ни боже мой! Я был абсолютно убежден, что игнорирую тебя полностью, стопроцентно законспирировался!

– Как забавно вспоминать теперь, правда? А я видела, как ты на меня смотрел… И удивлялась, что ты смотреть – смотришь, а ни разу ко мне не подошел…

– Стеснялся, Лер.

Сейчас лицо Карена вдруг приобрело то давнее, задумчиво-застенчивое выражение, и Лера была ему благодарна за него.

– А если бы подошел… Неужто бы ты мне тогда ответила взаимностью? Я же на голову ниже тебя был…

– Взаимностью? В чем, Карен? – вдруг нахмурилась она, вспомнив Юру.

Карен засмеялся.

– Ты стала циничной, Лера!

– Почему это? – опешила она.

– Мальчишку, то есть меня в те годы, в чем заподозрила? Я же не Юрка, я романтиком был! И еще немножко им остался, между прочим. Мог ведь сказать: поехали в номера! А я сказал: поехали ужинать… А? Чувствуешь разницу?

– Ну, ты даешь, – пробормотала Лера. – Ты шутишь, надеюсь?

– Конечно, шучу, моя прелесть.

Карен вдруг развернулся к ней всем корпусом. Он мотор еще не завел, но в машине уже негромко играла музыка, что-то на французском. Его черные глаза отражали отблески уличных фонарей, и в них Лера увидела неожиданное, растроганное выражение.

– Дай мне руку, Лерка. – Она чуть с опаской протянула ладошку, и Карен крепко сжал ее пальцы. – Я уже, конечно, стал старым циником, но все же… Тогда ты была для меня Прекрасной Дамой. Наверное, потому и не подошел и ничего тебе не сказал: о чем можно говорить, что можно делать с Прекрасной Дамой? Ей можно только служить. И я тебе служил… В мыслях. – Он смущенно рассмеялся.

– Карик, извини меня.

– С ума сошла? За что?

– Просто, понимаешь, тогда… Даже сейчас, когда я взрослая, трудно понять, что у другого в голове, особенно когда этот другой – мужчина, – а тогда все воспринималось через призму Юрки. Он был у нас законодателем мод, властителем дум… А ты сам знаешь, как он к девочкам относился…

– Скажи… У тебя тогда с Юркой что-то было?

– Ничего.

– Я так и думал! Но сейчас, не поверишь… Двадцать с лишним лет прошло, а вот облегчение испытал… Ты не представляешь, как меня воротило от всех этих давалок!

– Ну, зачем ты так грубо, – поморщилась Лера. – Девчонки в него влюблялись. И потому уступали….

– Лер, не смеши! Какое «уступали»? Они сами под Юрку лезли… Он это дело на поток поставил, групповухи устраивал. Они же пачками перлись, так пацаны их и оприходовали коллективно!

– Не надо так, Карен! В Юру многие девочки были влюблены. А странно сейчас видеть всех взрослыми, солидными. И уже не влюбленными. Даже жалко. Глаза уже не горят…

– Эх, Лера, наивная… Я-то знаю, как дело было…

– Ты тоже участвовал?

– Я перестал с ним дружить в конце девятого класса! Ты забыла? И никакого отношения к их забавам не имел!

Она действительно забыла, но постеснялась в этом признаться.

– В моей семье меня приучили по-другому относиться к женщине. Уважительно. А как таких уважать, скажи?

– Поэтому, как ты сказал, я была для тебя Прекрасной Дамой? – сменила щекотливую тему Лера.

– Наверное, – серьезно согласился Карен. – И еще потому, что ты была красивая. Не самая красивая в классе, да соль не в этом. Ты была задумчивая и грациозная. Жаль, я стал подзабывать стихи на армянском, а то бы прочитал тебе про горную лань!

– А что же тогда не прочел? Когда помнил?

– Стеснялся, Лер.

Некоторое время Карен смотрел на нее внимательно, и его полные губы подрагивали, словно борясь одновременно с двумя крайностями: с физическим желанием и порывом дружеской сентиментальности.