Александр Звягинцев - Рецидивистка

Однако пора было возвращаться к письму. Времени на чтение оставалось в обрез.

«Сейчас я не в Москве. Я бежала из столицы нашей бывшей родины, потому что оказалась в положении, когда ничего нельзя ни объяснить, ни доказать. К тому же мне совершенно очевидно угрожала опасность. Причем с нескольких сторон. Что мне оставалось делать?

Что привело меня несколько лет назад в Москву? Ясное понимание, куда движется незалэжная держава Украина, и столь же ясное понимание, что перспективы у меня в ней смутные и нерадостные. К тому времени я уже была сыта по горло нравами и правилами жизни на курорте. Ехать в Киев? Я журналист, пишущий и думающий по-русски, что мне там делать? Да, там есть русскоязычные издания, но в них нужно из кожи лезть, чтобы непрерывно доказывать свою преданность Украине. Возможно, люди, там работающие, ничего такого и не ощущают, но я-то ощущаю. И я не виновата в том, что у меня российское, а не украинское восприятие мира. Я не впадаю в тихий экстаз при слове «европейский выбор», у меня какое-то задиристое, а не холопское отношение к американцам… Все-таки мой отец был военным летчиком, а мама преподавала в школе русский язык и литературу. И я с детства знала слова Суворова: «Мы — русские, какое счастье!» Про Пушкина и Достоевского уже не говорю.

В общем, я продала все, что осталось от папы с мамой, и отправилась покорять Москву с уверенностью, что никогда уже на Украину не вернусь.

В Москве все сложилось вполне нормально. Сняла квартиру, устроилась сначала в газету, потом на телевидение. Бегала по тусовкам и мероприятиям — заводила знакомства среди влиятельных людей. Я видела, что при известном терпении и ловкости здесь можно добиться многого. Москва — город жестокий, но и возможностей здесь достаточно, если знаешь правила игры и соблюдаешь их.

И вот в один прекрасный день мне поручили сделать материал про компанию «Рокет», и я предстала пред светлые очи господина Чуглазкина… Он был замом генерального директора, а на самом деле играл роль серого кардинала, особы приближенной и облеченной особым доверием, знающим все обо всех…

Чуглазкин сразу «положил на меня глаз» — вот, кстати, выраженьице, от которого меня просто тошнит. Предложил встретиться. Я, кстати, прекрасно знала, что такие встречи и предложения на моем пути покорения Москвы неизбежны, и потому спокойно согласилась. К тому же он был вполне ничего себе — респектабельный, элегантный, сдержанно-остроумный. Правда, слишком уж на манекен похож. Выглядел он так, словно его только что вынули из целлофанового пакета и ни одна пылинка еще не успела опуститься на него. Он сиял, благоухал и походил не на живого человека, а на какого-то свежеиспеченного гомункулуса. Но страсти в нем играли. Мы встретились в ресторане, поговорили. Я, разумеется, сразу поняла, что к чему, и доложила о своей нелегкой жизни. Да еще и поканючила на всякий случай. Но в меру. Все сработало.

Через пару дней он пригласил меня в свой кабинет и предложил все сразу — работу в их отделе по связям с общественностью, бесплатное проживание в служебной квартире на Второй Тверской, московскую регистрацию. А в обмен для начала ободряющее похлопывание пониже талии. И взгляд, обещающий многое.

Все было ясно. В ответ на эти щедрые авансы я должна была стать его любовницей. Никаких принципиальных возражений у меня не было. К тому времени я была девушкой и опытной, и свободной. И уже знала расценки на этом рынке.

Вот так начался наш роман. Мне он даже поначалу нравился. Это потом я вдруг почувствовала его гнетущую тяжесть. Дело в том, что Чуглазкин был по натуре тираном. Властвовать, торжествовать над другими, заставлять их чувствовать себя вечно и непрестанно обязанными ему, великому и неповторимому, было его страстью. Даже в постели он требовал, чтобы я каждый раз восторгалась его достоинствами. Достоинства были, не скрою, но не такие, чтобы я каждый раз исполняла ритуал искреннего благодарения и восторга.

А тяжесть становилась все невыносимее.

Однако я понимала, что если он догадается об этом, то расплатиться придется по самому большому счету. Да и красивая жизнь с хорошими деньгами затягивала.

А потом появился Дима. Человек, совершенно противоположный Чуглазкину. Во всем. Вот уж для кого свобода другого человека была вещью совершенно не подлежащей ни сомнению, ни обсуждению. Он никогда ничего от меня не требовал, ни на чем не настаивал. С ним я отдыхала от Чуглазкина, как отдыхают в отпуске на море от осточертевшей работы.