Сергей Бурый - Млн знаков под потолком

— Да не умею я.

Плевать. Приставил к дверной ручке и нажал на курок.

Ружье не помогло. Не знаю, что именно произошло, но я упал и еще сильнее ушиб плечо. Нет, вывиха нет, проверил. Все нормально, терпимо. И зачем оно висело на стене? Посмотрел на дверь, никакого эффекта. Что стрелял, что не стрелял. Ружье теперь на полу, пусть лежит, в нем нет смысла.

Снова этот треск. Опять? Звук не самый приятный. И как эта плита перемещается? Это вообще возможно? Значит, потолок опустился еще на пять сантиметров, правильно? И сколько он теперь? Какая высота? Встал, головой пока не бьюсь.

— Мне не страшно.

Зачем-то сказал. Обычно так говорят, когда страшно.

Думай. Что там было в записке? Где она? Вот. 2 метра 45 сантиметров. Хорошо, после этого потолок опустился еще дважды. Получается, сейчас высота 2 метра 35 сантиметров. Я не баскетболист, так что нормально.

Выпускать меня они не собираются, но делать то, что они хотят, тоже нельзя. Это же полный бред, ну какой миллион знаков? Они хоть понимают, сколько это?

— Толстой столько не писал, а я не Толстой.

Или писал? В «Войне и мир» явно больше миллиона знаков. Может, миллионов пять. Но это же «Война и мир». Я-то здесь при чем? Я не писатель, а всего лишь журналист.

Думай, думай. Надо понять, кто меня похитил, если это все-таки похищение. Где я был? Так, надо вспомнить, где был… Что последнее я помню? Какой был день недели? Нет, это слишком сложно, день недели не помню. Число? Нет. Был рабочий день. Да, точно, рабочий день, потому что я поехал в редакцию и зашел к Кудрявцеву. Рассказывал ему, что есть идея поехать в Финляндию на какой-то фестиваль Red Bull. Можно завязать партнерские отношения. На самом деле я просто хотел съездить в Хельсинки за чужой счет, но Кудрявцеву внушал, как это полезно. Он сказал, что подумает и выпроводил меня из кабинета.

Дальше, что было дальше? Дальше я делал вид, что работаю. На самом деле в тот день я ничего не писал, да я вообще редко что-то писал, поскольку тексты о спорте в «Вечерке» были нежелательным элементом. Кудрявцев ненавидел спорт, а я ненавидел Кудрявцева с того момента, как он выключил редакционный телевизор, когда я смотрел финал чемпионата мира по хоккею. Наши играли с канадцами, а этот придурок… Ладно, проехали.

Я ушел раньше. Вспомнил! Думал о том, что надо заглянуть к отцу. Я всегда заходил к нему в день рождения. Сколько ему уже? Не помню, наверное, 65. Исполнилось уже или нет? Был день рождения?

— Какой сегодня день? Дата?

Это важно. Никогда не забуду, что однажды сказал отец. Года три назад, наверное.

— Это очень важно. Какой день?

Никто не отвечал.

— Вы не понимаете, это очень важно. Очень! Дату! Сколько я здесь на самом деле?

Что был за день тогда? Вторник, среда? Не помню. А число? Тоже не помню.

— Это вопрос жизни и смерти. Выпустите!

Снова занервничал и начал долбиться в дверь.

— Да пустите же!

Обмяк и оказался на полу. В глазах слезы. За что мне это? Что за нелепая игра?

— Хорошо, плевать. Я буду писать. Только скажите, какая сегодня дата.

Сказал тихо. Никто не ответил. На часах было 42 минуты 16 секунд.

Кажется, в тот день я не дошел до дома. Тогда меня и похитили. Только где? Точно помню, что зашел в овощную лавку и купил грецких орехов. Что было потом, не знаю.

Будем считать, меня похитили. Что делать? Как не хочется выполнять их условия. Что за бред? Они всерьез хотят, чтобы я написал миллион знаков? Но о чем?

Еще раз посмотрел в записку. Первая тема — «Вселенная». Улыбнулся.

— Какая еще Вселенная?

Не хочу я выполнять их условия. Не хочу и все. Если начну делать это, они меня не отпустят.

А в ином случае они меня, конечно, отпустят, как же. Тупик какой-то, как поступать в таких ситуациях, меня не учили. А кого учили? Да никого. Вспомни еще уроки ОБЖ в школе. Смешно. Только улыбаться уже не хочется.

— Ладно, давайте так: я начну писать, только дайте мне сходить в туалет.

Хочется очень.

— Или вы мне тут горшок поставили?

Пошутил, заставил себя улыбнуться. Осмотрел комнату, туалета нет, горшка тоже.

— Я же говорю, напишу я про вашу Вселенную, хорошо, вы победили. Только в туалет дайте сходить нормально.

Молчание. Никакой обратной связи, это очень раздражает. Абсолютная неопределенность.

— Вы понимаете, что я не могу писать текст в таких условиях?

Опять занервничал, повысил голос.

— Вы меня похитили, я не знаю, где я, какой сейчас день и вообще ничего не знаю. Я хочу в туалет, понимаете?