Павел Амнуэль - Что там, за дверью? Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 24

– Я только хочу сказать, – услышал Бронсон, – что вы не должны… у вас нет оснований… вы не можете обвинить Энди. Он… мы… Господи, – изображение закрыло лицо руками, – Господи, мы любим друг друга, и все так…

– Лиззи, – мягко проговорил сэр Эндрю, – пожалуйста…

– Да-да, – сказала леди Элизабет, – не буду. Прошу вас, старший инспектор, оставьте нас одних.

– Откуда вы знаете о Фанни Джордан? – требовательно спросил Бронсон, обращаясь по-прежнему больше к сэру Эндрю, чем к созданному им кинематографическому шедевру.

– Я не знаю… А Лиззи знает, конечно, потому что… Я не могу этого объяснить, старший инспектор. Будущее и прошлое открыто для Лиззи так же ясно, как для нас с вами – это окно в сад. Вы позволите мне проводить вас…

– Старший инспектор хочет осмотреть дом от чердака до подвала, – сказала леди Элизабет.

– Безусловно, – заявил Бронсон со всей твердостью, на какую был в тот момент способен. – Вы заморочили мне голову своими фокусами, и я…

– Пойдемте, – прервал его сэр Эндрю и, нажав на выключатель, погасил бра. В комнате стало темно, мольберт проступал в полумраке огромным пятном, и Бронсон обошел его, направляясь к двери. Ему казалось, что изображение смотрит вслед и, в отличие от него, прекрасно видит в темноте.

В коридоре горели лампы, сэр Эндрю плотно прикрыл дверь в комнату, из которой они вышли, и сказал сухо:

– Идемте. Впрочем, можете осматривать сами. Скрывать мне нечего. С Лиззи я вас познакомил. Вы убедились в том, что она жива. Я думал, вы поймете…

– Что пойму? – взорвался Бронсон. – Пойму, как вы организовали этот фокус? Я в Скотланд-Ярде работаю, а не в цирке Барнума!

Впрочем, ходить по комнатам, спускаться в чулан и подниматься на чердак ему неожиданно расхотелось – он знал, что не обнаружит никаких следов преступления, он знал, что не было здесь совершено ни убийства, ни даже покушения, он знал, что говорил с живой женщиной, и все происходившее не могло не быть правдой, пусть он даже и в малейшей степени не понимал, в чем эта правда состояла, поскольку никто на свете не мог даже догадаться о том, что происходило между ним и Фанни Джордан, задержанной в июне двадцать пятого года по делу о фальшивых бриллиантах…

– У вас есть что-нибудь крепче портера? – спросил Бронсон.

– Виски, – сказал сэр Эндрю. – Вам с содовой?

– Чистый, – сказал Бронсон.

* * *

– Вы все равно мне не верите, – печально сказал сэр Эндрю, опрокинув еще одну рюмку и повертев в руке хлебец – блюдо с сухими хлебцами стояло посреди стола, Бронсон к ним не притронулся, а сэр Эндрю взял один и держал в руке, время от времени поднося ко рту, но так и не откусив ни кусочка. Виски в бутылке осталось на донышке, и Бронсон подумал, что может не добраться до дома – голова кружилась и комната перед глазами качалась, как кают-компания в штормовую погоду.

– Я в недоумении, – откровенно признался Бронсон. – Я никому не рассказывал… Я даже себе перестал напоминать… И если она – или вы, или что-то, созданное вами, – знает, как мне было…

– Лиззи знает, – твердо сказал сэр Эндрю. – Понятия не имею, о чем идет речь, но Лиззи знает, она никогда не говорит того, что… о чем…

– Не понимаю! – воскликнул Бронсон, ударив кулаком по столу. – Я никогда не позволял себе… Мне стыдно, сэр Эндрю, что я так…

– Не беспокойтесь, я никому не скажу, как мы с вами вдвоем… Мне тоже нужно было… Никому…

Я совсем расклеился, подумал Бронсон. Я не хочу вспоминать Фанни. Я не хочу вспоминать, как стоял с револьвером в руке и думал о том, что, если выстрелить в висок, то крови будет немного, и коллеги из Ярда, приехав осматривать мое тело, сразу увидят записку, я положил ее на видном месте.

– Самое ужасное, что может быть на этом свете, – сказал Бронсон, отодвигая рюмку, – это знать, что скоро все кончится.

– Да, – кивнул сэр Эндрю, – потому я и напиваюсь каждый вечер. А она там одна, и я не могу пойти к ней, потому что мне нечем ее утешить и нечего сказать, и я даже не могу, как прежде, взять ее за руку… Я… Господи, Бронсон, вы же меня понимаете, вы все понимаете, я уверен, вы знаете, что это правда, но не в состоянии впустить в сознание. Знание ужасно, когда нет веры. Я знаю, что Сэнди ворует деньги из секретера, но не верю, что она так делает, и тогда факта будто не существует. Знаю, что мой поверенный в делах наживается за мой счет, но не верю, что давний друг семьи так со мной поступает, и этого факта тоже будто не существует в природе. Я знаю, моей жене перед Богом… что ей осталось жить… и не верю…