Яна Темиз - Голубая роза

У Мехмета алиби, но настоящее ли?

Кемаль прав: в университете легко укрыться, если ты там каждый день бываешь. Но… но зачем ему убивать ее здесь – так далеко от университета и так близко от дома? Чтобы ему помогла жена?

Катя: она ради него на все готова.

Брат: обычно она глупостей не делает.

Кемаль: она создает мужу алиби.

Мужу? Или себе?

Айше повернула лист на другую сторону и стала быстро, иногда сокращая слова, писать то, что должно будет стать последней главой ее первого романа.

«…Кемаль сел в машину и поехал вниз, по извивающейся ленте дороги, уезжая все дальше и дальше от дома, где живет убийца. Он знал, что никогда сюда не вернется. Пусть все так и останется. Мертвых не воскресишь. Пусть убийца живет, как сможет и если сможет. Так будет лучше.

Никто точно не скажет, только ли вина убийцы в том, что случилось. Потому что никому не дано увидеть все звенья той цепи, которая состоит из причин и следствий.

Которую люди называют жизнью».

Я это еще подредактирую, добавлю туда тьму, и море, и перелетных птиц, и еще всякое, но сама идея финала будет такая.

А голубых роз не бывает и быть не должно!

Ваша Айше.

P.S.: Это ведь не такой убийца, который будет еще убивать, правильно?

Понимаете, о ком я? Вы все равно не сможете ничего доказать, Кемаль.

…Маленькая, побольше, большая.

Маленькая, побольше, большая. Маленькая, побольше…

Махровое полотенце – в сторону, отдельно.

Чистое, чуть влажное, пахнущее свежестью, морем и хорошим стиральным порошком белье быстро превращалось из бесформенной бело-розовой кучи, сваленной на диван, в аккуратные, имеющие четкие очертания стопки.

Маленькая футболка, побольше, побольше, совсем большая – мужская; носки – отдельно; нижнее белье отдельно, но опять: маленькие трусики, побольше, побольше…

Руки Сибел мелькали как заведенные, причем видно было, что она почти не задумывается над тем, что делает. Айше следила за ней, как завороженная: так следят за руками фокусника или дирижера. Ничего не понимая в их исполненных неизвестного непосвященным смысла жестах.

– …я всегда сначала разбираю все белье по группам, – доносился до нее безмятежный, слегка монотонный голос подруги, – отбираю то, что не надо гладить, и раскладываю все так, чтобы потом можно было сразу относить в определенный шкаф…

Айше не вслушивалась, лишь машинально отмечала слова, которые не стала бы употреблять обыкновенная домохозяйка – не математик.

«По группам» – разве так говорят о белье?

«Определенный» – тоже странновато звучит…

Пассы, которые Сибел проделывала руками, отвлекали Айше от главной мысли, с которой она, едва дождавшись отъезда Мехмета со старшими дочерьми («По субботам он непременно возит Мелиссу и Газель в парк!» – хорошо, что вспомнилась эта фраза Сибел), спустилась к соседке.

Как начать разговор? Спросить ли прямо? Или расставить какую-нибудь ловушку, чтобы… чтобы – что? Чтобы Сибел выдала – себя или мужа? Но она этого не сделает. Айше не профессиональный психолог и не следователь – ей не подобрать нужных слов. Да и факты – какие у нее факты?!

Сибел продолжала сортировать белье, и Айше казалось, что у нее сейчас голова пойдет кругом от этих быстрых, точных, однообразных движений.

Маленькие колготки, побольше, побольше.

Крошечное платьице, побольше, побольше.

Точные, однообразные движения. Спокойные доброжелательные глаза.

Движения слишком точные, глаза слишком спокойные. Она бы не вышла тогда на лестницу, ни за что бы не вышла, не стала бы терять драгоценные минуты, если бы не…

…Айше снова вспомнила свой утренний телефонный разговор.

Она проснулась рано, непривычно рано для субботы, особенно после вчерашнего полуночного сидения над листом бумаги. Прилично ли позвонить Фатош? Нет, надо дождаться хотя бы девяти утра, а то неудобно. Это оказалось нелегким делом – провести почти полтора часа, не зная, куда себя деть.

Она позавтракала и даже сделала кое-какие хозяйственные дела: погладила, вытерла пыль в гостиной, запустила стиральную машину. На этом ее энергия иссякла, и она уселась с сигаретой и чашкой кофе перед своим любимым пейзажем за окном. Но сегодня глаза тянуло, как магнитом, к циферблату и стрелкам.

Без десяти девять; без пяти; пять минут десятого – все, уже можно!

Несколько бесконечно долгих гудков, чуть хриплый сонный голос Фатош, несколько вымученных необходимых извинений – и вот уже можно задать тот самый вопрос: