Анатолий Степанов - Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года

— Мартышкин труд, ничего не найдет она после такого половодья. Следы оплыли, окурки раскисли. — Смирнов поежился. — Рома, как приедем, дело-то складское подними. Там, по-моему, компания была многолюдная.

— Банда, — поправил его Казарян.

— Да какая там банда! Шайка-лейка, хевра, одним словом. Банда у Скорина в январе была, Митинская. Вот это — банда.

Подошла Болошева, повторила то, что сказал Смирнов:

— Мартышкин труд. Следы оплыли, окурок нужный раскис до безобразия. Хотя один следок любопытный я загипсовала.

— Поехали домой? — предложил Андрей Дмитриевич.

— Домой! — пробурчал Александр злобно. — Дом-то мой — вот он, рукой подать. А нам в присутствие ехать надо, Витеньку Ящика колоть, пока теплый.

— Трогай, маэстро, баранки! — громко распорядился Казарян. Шофер уже не огрызался, сам хотел попасть в гараж и зашабашить.

Большой Коптевский, Красноармейская, у стадиона «Динамо» вывернули на Ленинградское шоссе, у Пушкинской свернули на бульвары. Вот и Петровка, дом родной, огни во всех окнах родного дома. Незаметно, по-весеннему быстро стемнело.

В его кабинете Ларионов продолжал трепать несчастного Витеньку. Похмельный Витенька потел, маялся.

— Устал, Сережа? — осведомился у Ларионова Александр. Тот не успел ответить — встрял в разговор Ящик:

— Это я устал, кончайте мотать!

— Здесь ты не устал, Витенька, здесь ты слегка утомился. Уставать будешь в зоне лагеря особо строгого режима. — Смирнов сел на свое место.

— Ты можешь отдыхать, Сережа. Только скажи, на чем остановились.

— Да все на том же, Александр Иванович.

— Дурак ты, Ященков, — с сожалением констатировал Смирнов.

— Не дурее некоторых, — Витенька ощетинился, глянул на Александра гордым глазом. — Мне перо в бок получать ни к чему.

— Эге! — обрадовался Александр. — Уже кое-какие сдвиги.

— Вокруг да около пока, — пояснил Ларионов. Он скромно сел у стены. Смирнов выбрался из-за стола, взял за грудки Ященкова, рывком поднял.

— Бить будете? — весело осведомился Витенька.

Смирнов долго молча смотрел в мутные, в похмельных жилках, Витенькины глаза.

— Вместе со мной моли Бога, мразь, чтобы фронтовик тот выжил! Он четыре года, от звонка до звонка, под пулями, он тебе, подонок, жизнь вручил, а ты его — в ножи!

— Это не я, это не я! — Ященков скуксился лицом, заплакал, Александр кинул его на стул, вернулся к столу.

— Жена потерпевшего в больнице дежурит, — дал справку Ларионов. — Неудобно, конечно, но побеспокоим, проведем опознание. Она узнает тебя, Ященков. Довольно точно описала в предварительных показаниях.

— Где Сеня Пограничник отлеживается, Ященков? — тихо спросил Александр.

Витенька пошмыгал носом, убрал слезы с соплями, повернул голову к стене, сказал ему полушепотом:

— На Оленьих прудах.

— У Косого? — уточнил Ларионов. Витенька пожал плечами — не отрицал и не подтверждал, думайте что хотите.

— У Косого, значит. — Смирнов встал. — Ты, Ященков, подумай в камере, а мы на Оленьи поедем. В твоих интересах заговорить всерьез.

…На лодочной базе служил сторожем старый греховодник Косой. Жил здесь же, в комнате при базе.

Ларионов остался у калитки, Казарян перекрыл тропку к замерзшему еще пруду, а Смирнов отправился в гости. Постоял немного на крыльце, осторожно постучал в хлипкую дверь.

— Кто там? — спросил нарочито старческий голос.

— Свои, Федор Матвеевич, свои, — негромко сказал Александр и вежливо пояснил: — Смирнов из МУРа.

Федор Матвеевич тотчас открыл дверь.

— Здравствуйте, Александр Иванович, — приветствовал он Смирнова, улыбаясь умильно.

— Сеня Пограничник у тебя?

— Раз вы за ним пришли, значит, у меня.

— Что ж не шумит?

— Бухой в усмерть.

— Ствол у него имеется?

— Не, при мессере.

— Тогда веди.

Косой услужливо распахнул дверь пошире. Александр вытянул пистолет из подмышки, сунул за пояс, вошел в комнату и включил свет.

Сеня Пограничник спал одетым, уткнувшись мордой в подушку. Сопел, пускал нечистую слюну. Смирнов вынул нож из-под подушки, тряхнул Сеню за плечо. Сеня замычал страдальчески, не желая ничего менять в собственной прекрасной жизни, но тут же был поднят за шиворот и откинут к стенке. Тогда и открыл бессмысленные глаза. Александр громко распорядился:

— Федор Матвеич, ребят моих позови. Они поблизости.

Сеня прижался к стенке и норовил заснуть. С крыльца донесся насмешливый старческий тенорок:

— Оперсосы, вас пахан кличет!