Анна и Сергей Литвиновы - Внебрачная дочь продюсера

Леся усилием воли усмиряет себя и неспешно доходит до конца решетки, окружающей пруд. Ей кажется, что затылком – стриженым беззащитным затылком и вытатуированным скарабеем – она ощущает взгляды, которыми провожают ее двое мужчин в автомобиле.

И в этот момент в рюкзачке у Леси звонит телефон. Она даже вздрагивает от неожиданности.

Пока Леся нашла в рюкзачке мобильник, он смолк. Не успела посмотреть, кто звонил, – аппарат заверещал снова. Девушка нажала на «прием», закинула рюкзачок за одно плечо и поспешила прочь от дома, где был убит продюсер Брагин, и от двух филеров в штатском.

– Ты где? – без всякого приветствия спросил Ник.

– Гуляю, – буркнула Леся.

– Через полчаса чтоб была у памятника Гоголю, – приказал частный сыщик.

– У какого из?..

– Что значит «у какого»? – досадливо переспросил Кривошеев.

– Чтоб ты знал, мой дорогой москвич, в столице имеются два памятника Николаю Васильевичу, – с любезным ядом пояснила Леся. – Один из них, стоячий, находится в начале одноименного бульвара, а второй, тот, где писатель сидит, – во дворе на Никитском бульваре.

– Хватит умничать. Встречаемся у, хм, стоячего Гоголя. Через полчаса.

И Ник отбился.

Леся повернула на Садовое кольцо и поспешила в сторону Маяковки – тем же путем, каким они вчера с Ником удирали с места преступления.

Народу в метро прибавилось. Многие ехали с вокзалов – с рюкзаками и сумками на колесиках, с букетиками колокольчиков, роз и пионов.

Случилось так, что на встречу с боссом Леся опоздала. Выход с «Арбатской» оказался закрыт из-за ремонта. Пришлось выбираться длиннющими подземными переходами через «Библиотеку», а потом долго шагать по Воздвиженке, вдоль правительственной трассы. Здесь менты встречались очень часто, однако всем им была глубоко фиолетова девушка в черном, с рюкзачком за плечами и серьгой в правой брови.

Ника на фоне Гоголя Леся заприметила издалека. И решила схулиганить. Подошла ближе и остановилась у детектива за спиной метрах в двадцати. Наконец Ник обернулся. Скользнул по ней равнодушным взглядом, нетерпеливо глянул на часы и отвернулся. Леся возликовала: вот так чудо маскировки!

И только через минуту, снова повернувшись к ней и внимательно изучив черты лица, Кривошеев признал ее.

– Опаздываешь, – бросил он, подойдя к девушке.

– Давно здесь стою, – усмехнулась Леся, – а ты меня не узнаешь.

– Детский сад, – хмыкнул Кривошеев. – Думаешь, так от ментов спрячешься?

– Пока удается.

– Да, ты прям неуловимый Джо… – саркастически протянул сыщик. – Знаешь, почему он неуловимый?

– Почему?

– А потому, что на фиг никому не нужен… Вот и ты в розыск пока не попала. А как придет оперативка, менты не на прическу смотреть будут.

– А на что?

– Да опытный постовой твой маскарад в шесть секунд расколет!

– А ты, значит, не опытный? – сощурилась она.

– Я не постовой. И никогда им не был.

Лесе надоело спорить, и она спросила:

– Скажи, Ник, а как ты собирался вчера пройти в подъезд Брагина – ведь там консьержка?

Сыщик самодовольно заявил:

– Если тебя не посадят, я готов провести с тобой практическое занятие на тему «Тысяча и один способ внедрения в охраняемые помещения». Консьержи в списке препятствий находятся на предпоследнем уровне. Чуть выше огородного пугала.

– Ну, положим… А кстати, ты не мог бы дать мне телефон жены Брагина?

В глазах Кривошеева сверкнула досада.

– Ты что, Евдокимова, с ума сошла?!

Она пожала плечами.

– Почему бы мне – или нам с тобой – не спросить у нее, что происходит? По статистике в девяноста процентах бытовых убийств виноват супруг или сожитель. А ведь жена Брагина заказывала компромат на мужа – значит, хотела уничтожить его морально. Так, может, она его убила физически?

Во время Лесиного монолога Ник смотрел на нее с непонятным выражением – как будто сдерживал себя, чтобы не заорать или, хуже того, не ударить. Когда она закончила, он сказал страшно тихо:

– Леся, мы тут не в игры играем в песочнице. Тебе не разгуливать по Москве надо со своей сережкой в брови («далась ему эта бровь!»), а зарыться по самую маковку. А то оглянуться не успеешь – окажешься в Бутырках на нарах, у самой параши. Ясно тебе?!

Он посмотрел ей в глаза тяжелым злым взглядом, развернулся и бросил на ходу: «Пошли!»

Лесе ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Они подошли к припаркованной у тротуара бежевой «шестерке». С водительского кресла вылез высоченный молодой человек. Он радушно улыбнулся Лесе. Молодой человек был высоким, нескладным, со слишком длинными, словно у щенка, руками и ногами. Вдобавок он был рыж, отчаянно рыж. Длинные огненные вихры торчали во все стороны, а щеки горели розовыми веснушками. Возраст его определялся трудно – что-то от восемнадцати до двадцати восьми.