Михаил Черненок - Тайна старого колодца. Архивное дело

— Боря, ты знаком с таблетками мепробамата?

— Покейфовать хочешь? — усмехнулся тот.

— Понимаешь, один тип закупил в нашей аптеке тьму этих самых таблеток. Для чего ему столько могло потребоваться?

— Людские потребности безграничны, — философски изрек Медников. — Лекарство импортное, толком еще не изучено.

— В качестве наркотика его нельзя применять?

— Люди находят лекарствам самое невероятное применение, — с серьезным видом начал Медников. — Недавно приходит на прием ветхая такая старушка и просит: «Сынок, пропиши каких-нибудь противозачаточных таблеток от головной боли». Выпучил я на нее глаза, а она доверительно поясняет: «Внучка на выданье, затанцевалась, того и гляди принесет подарок в подоле. А с таблетками — милое дело. Дам ей перед танцами парочку, у меня и голова не болит».

— Ты анекдоты не рассказывай, — засмеялся Антон.

— Что анекдоты. Обрати внимание, как по осени в аптеках чуть не килограммами аспирин покупают. Знаешь, для чего? В качестве антисептика применяют при солении разных там грибочков да огуречков.

— То аспирин, а то импортное лекарство.

— Мепробамат при употреблении в больших дозах может вызвать расслабление скелетной мускулатуры и состояние вроде шокового. В какой-то степени это заменяет, конечно, наркотик, — сказал Медников и поднялся, собираясь уходить.

— А что к заключению экспертизы можешь добавить? — задержал его Антон. — Так остроумно написано, что не поймешь, то ли от удара по черепу человек скончался, то ли его живого в колодец сбросили.

— На нашем месте ты не лучше бы сострил. Был бы труп, а то — разрозненные кости.

— Неважнецкие ваши дела.

— Твои, по-моему, не лучше, — в тон Бирюкову ответил Медников.

— Гостиницы у нас нет, — встретив Антона, сказал Чернышев. — Жить у меня в доме будешь, места хватает. Для работы занимай председательский кабинет, все одно мне в нем засиживаться некогда. — И тут же спросил: — Видать, дело серьезное, а?

Бирюков рассказал об экспертизе. Чернышев долго молчал, по привычке тер седые виски, словно у него болела голова, и наконец задумчиво проговорил:

— Да-а, голубчик, загадку наш колодец загадал. Ума не приложу, что там могло произойти. Народ у нас в селе добрый, порядочный. Трудно даже подумать, что кто-то из наших убийство мог сделать. Нет, что-то здесь другое, что-то непонятное.

Первым Бирюков пригласил в колхозную контору бригадира Ведерникова. Антон почему-то представлял его важным полным мужчиной с крутым характером. На самом же деле Ведерников был высоким сухощавым стариком. Обвисшие с желтизной усы и сросшиеся на переносице два пучка бровей делали его похожим на одного из репинских запорожцев. Для полного сходства Ведерникову не хватало казацкой свитки и шаровар. Записывая в протокол биографические данные, Бирюков задал стандартный вопрос:

— Раньше судимы были?

— Нет, — хмуро ответил Ведерников и, подумав, уточнил: — Гражданским судом не судим, а под трибуналом находился.

— За что? — спросил Антон.

Ведерников прокашлялся и неторопливо стал рассказывать. Всю Отечественную он провоевал в снайперах. Девятого мая в сорок пятом году, когда поступил приказ применять оружие только по особому указанию, на его боевом счету не хватало одного фашиста до круглой цифры. Эту цифру Ведерников не назвал, а сказал только, что он не стерпел такого «недокомплекта» и, несмотря на запрещение, израсходовал еще патрон. Под снайперскую пулю угодил эсэсовский генерал, которого, как потом оказалось, во что бы то ни стало надо было взять живым. За нарушение воинской дисциплины дело младшего сержанта Ведерникова разбирал военно-полевой суд.

О колодце Ведерников никаких новых сведений не сообщил. Вопреки предположению подполковника Гладышева, он не стал «крутить» и честно сознался, что дал Столбову распоряжение засыпать колодец только через неделю — а может, и позже — после того, как из него достали кота. На вопрос: «Мог ли за это время человек случайно упасть в колодец?» — ответил неопределенно:

— Кто его знает… — Задумчиво погладил усы и продолжил: — Сколько лет колодец существовал, никто не падал. Из наших деревенских даже вся ребятня его знала, а из приезжих… человек же не иголка, чтобы исчез и никто не заметил этого.

Держался Ведерников спокойно, но порою в его глазах и в жестах длинных костистых рук замечалась нервозность, свойственная очень вспыльчивым, несдержанным людям. Говорил он медленно, чуть хрипловато. Чувствовалось, что его настораживает ведение протокольной записи.