Наталья Александрова - Сумрачная душа

– Крысиные хвосты, говоришь? – усмехнулся Конрад.

– Отец небесный! – воскликнул слуга, перекрестившись. – Беру назад свои слова насчет того старого колдуна! По всему видать, что он был достойный и богобоязненный человек!

Вторую шкатулку Конрад не стал открывать.

– А вон и наши лошади! – радостно проговорил Петер, услышав поблизости негромкий перестук копыт.

И правда, стреноженные лошади спокойно паслись рядом с развалинами замка.

Петер подхватил обе шкатулки и направился к лошадям, чтобы уложить дары старого графа в седельные сумки.

Конрад пошел за ним.

Пройдя через пролом в стене, он увидел перед собой заброшенное замковое кладбище.

В густой траве лежала потемневшая от времени, выщербленная плита, на которой с трудом можно было различить буквы, неровно выбитые давно умершим каменотесом:

«Под камнем сим вкушает вечный сон славный рыцарь Симон де Брасси, граф Ламуэн, владетель Омбрейский и Лимский, участник Четвертого крестового похода».

Через несколько минут Конрад и его слуга ехали верхом по лесной тропе, которая минувшим вечером привела их к замку таинственного графа.

Лошади казались отдохнувшими и сытыми, и очень скоро они вывезли седоков на проезжую дорогу.

– А вот я вам скажу, молодой господин! – озабоченно говорил Петер. – Тот ужин, которым накормили нас вчера в замке, точно был колдовской. Вроде и умял я порядочно снеди, а сейчас не чувствую никакой сытости и охотно добавил бы жирную пулярку или парочку колбас. В желудке у меня такая пустота, как в церковной кружке для подаяний посреди Великого поста…

– Потерпи, Петер! – усмехнулся хозяин. – Если вчерашний крестьянин не обманул нас, неподалеку должен быть постоялый двор.

– Если не обманул, – проворчал Петер. – По нему прямо видно было, что он самый завзятый обманщик! Да в этих краях все, кого ни возьми, обманщики…

– Значит, этот крестьянин – исключение! – Конрад вытянул руку вперед, где из-за поворота дороги показалось приземистое здание постоялого двора.

Лошади радостно заржали и прибавили ходу.

Через полчаса молодой рыцарь и его слуга сидели уже за широким дубовым столом. Конрад после ночных приключений был задумчив и ел немного, но Петер трудился за двоих, запивая красным вином жирную пулярку.

– Эх, нет здесь нашего пива! – проговорил он мечтательно, обгладывая ножку. – Да и сосисок с капустой не готовят… но пулярка хороша, ничего не скажешь!

Между столами двигалась, бренча монистами, пожилая цыганка в пестрой юбке. Заметив Конрада, она сверкнула темными глазами и направилась к нему.

– Молодой господин, позволь, я тебе погадаю! – завела она свою извечную песню.

– Гоните ее, сударь! – всполошился Петер, вытирая руки куском хлеба. – Это антихристово племя только и думает, как бы навредить добрым христианам! Хлебом их не корми, лишь бы причинить нашему брату недоброе! Гоните ее прочь, иначе, попомните мое слово, нас ждут неприятности…

Однако цыганка уже завладела рукой Конрада и разглядывала ее, как монах разглядывает открытую псалтырь.

Вдруг лицо цыганки переменилось.

Она побледнела, подняла на Конрада испуганный взгляд и забормотала:

– Прости меня, добрый господин! Я не знала, кто ты такой, иначе нипочем не осмелилась бы тебя потревожить! Прости меня, господин, и не будь строг к старухе!

– Да что ты такое болтаешь? – удивленно спросил Конрад. – Что такое особенное ты прочла на моей ладони?

Цыганка придвинулась к нему с фамильярным почтением, понизила голос, проговорила:

– Не думай, господин, я никому не разболтаю! Не сомневайся, я твоя верная слуга! Харкам Кумрат!..

– Что? – Конрад почувствовал растущее раздражение, он приподнялся, чтобы прогнать цыганку, но та уже сама пятилась, что-то горячо и страстно говоря на незнакомом ему языке, больше похожем не на человеческий язык, а на воронье карканье, скрип колес, рокот горного камнепада.

Конрад оглянулся, ему было неловко участвовать в такой дикой и бессмысленной сцене.

Впрочем, никто, кажется, не обращал на них внимания – молчаливые крестьяне пили красное вино, закусывая его добрыми ломтями свежего хлеба, двое барышников вполголоса обсуждали свои сомнительные дела, толстый монах с завидным аппетитом уплетал жареную курицу. Только в дальнем конце зала тощий бородатый человек, судя по одежде – соотечественник Конрада, житель Южной Германии или Тироля, поглядывал то на цыганку, то на молодого кавалера и что-то зарисовывал углем на куске рогожи.