Наталья Александрова - Сумрачная душа

С тех пор Дмитрий Алексеевич запирал все форточки, и кот лишился свежего воздуха, да и нахальный голубь больше не сидел на голове у кариатиды, возможно, его эстетическое чувство не принимало ее отбитый нос.

Дмитрий Алексеевич с разбегу удачно перепрыгнул лужу и оглянулся на свои окна, чтобы помахать коту на прощание. Но Василий теперь не любил сидеть на подоконнике, к тому же он дулся на хозяина за то, что тот ходит на какую-то службу и оставляет несчастного питомца одного в пустой квартире.

Дмитрий Алексеевич Старыгин вошел через служебный вход Эрмитажа, кивнул знакомому охраннику и быстро зашагал по широкой лестнице к себе на третий этаж.

Открыв дверь своей лаборатории, включил свет, повесил на вешалку плащ, пиджак. Надел рабочую куртку – старую, удобную, перепачканную красками и растворителями.

Только после этого подошел к столу, на котором его ждала новая работа – картина неизвестного немецкого художника, предположительно середины семнадцатого века.

Картину нашли в запасниках музея во время последней инвентаризации. Холст простоял за шкафом по меньшей мере лет сорок, о нем совершенно забыли. В описи музея он значился под шестизначным номером, с короткой пометкой:

«Х. М., неиз. нем. шк. Гадание».

То есть холст, масло, неизвестный художник, немецкая школа, «Гадание».

Впрочем, и без этой подсказки название картины можно было определить: на ней был изображен элегантный молодой кавалер в богатом, расшитом золотом кафтане с кружевным воротником и широкополой шляпе, которому гадала по руке смуглая пожилая женщина в пестрой изорванной одежде.

Впрочем, все это Дмитрий Алексеевич не столько видел, сколько домысливал как опытный реставратор. Картина была в очень плохом состоянии. Какие-то ее части совершенно выцвели, какие-то покрывал толстый слой копоти. Красочный слой растрескался, кое-где и вовсе осыпался. Лицо кавалера просматривалось довольно хорошо сквозь грязь и копоть, некоторые части кафтана вполне можно было разглядеть, другие домыслить, левая рука, которой завладела гадалка, сохранилась довольно хорошо, но вот правая рука, которая опиралась на эфес шпаги, едва проступала на выцветшем холсте.

Зато видно было выражение алчности на лице гадалки. Одним глазом она смотрела на руку кавалера, другим косилась на большой кожаный кошель, что висел у мужчины на поясе. Кошель был туго набит, и гадалке явно хотелось заполучить из него побольше.

Дмитрий Алексеевич потер руки: ему не терпелось приступить к работе.

Он любил свою работу и считал ее очень важной: возвращать человечеству пострадавшие от времени и скверного обращения бесценные холсты старых мастеров – что может быть важнее, что может быть благороднее этого?

Старыгин был реставратором, что называется, от Бога, ему многое удавалось, о его удивительной интуиции в узких специализированных кругах ходили легенды. Он мог угадать работу настоящего мастера по одному фрагменту картины – просто чувствовал, что под руками у него шедевр.

Через руки Дмитрия Алексеевича прошли работы многих выдающихся живописцев. В основном он специализировался на итальянском Возрождении, но на этот раз ему досталась картина неизвестного немецкого живописца.

Хотя автор этого холста и числился в описи как неизвестный художник, но в тщательно продуманной композиции, в выразительных и ярких жестах изображенных на нем людей чувствовалось настоящее мастерство, и Старыгин понимал, что после реставрации картина займет достойное место в музее.

Первым делом следует снять с картины старый лак, очистить ее от многолетних наслоений грязи и копоти. После этого надо тщательно изучить холст в рентгеновских и ультрафиолетовых лучах, восстановить утраченные фрагменты, внимательно посмотреть, не проявится ли постороннее вмешательство. А потом начнется самое трудное – придется самостоятельно дописать несколько особенно сильно пострадавших частей холста.

Особенно трудно будет работать над правой рукой кавалера, потому что она почти не сохранилась. Придется написать ее заново, максимально приблизив к стилю автора и к его замыслу.

Старыгин поднял картину, поднес к свету и внимательно вгляделся в руку кавалера.

Никаких сомнений: на его пальцах надеты три перстня. Какие странные перстни! Прежде Старыгину не встречалось ничего подобного. Кажется, один из них выполнен в виде гибкого маленького зверька, то ли горностая, то ли ящерки, обернувшейся вокруг пальца, второй – в форме крошечной ветки какого-то кустарника, а третий… просматривалась только часть его, странно переливающаяся, как струя воды.