Владимир Вычугжанин - Расстрел в песочнице (сборник)

Но для того ли я оканчивал Высшие курсы МВД, учился оперативной работе, чтобы работать участковым? Подумали-подумали и сделали предложение: идти в Октябрьский уголовный розыск. Вот пришел на Ленина, 24 в Октябрьский уголовный розыск, стал оперативным уполномоченным. И не ожидал, что в этой службе окажусь.

Поработал немножко, огляделся, осмотрелся – коллектив понравился: ребята нормальные были. Примерно через год один из сотрудников ОБХСС предложил мне поменяться местами с ним – он со своей службы уйдет в уголовный розыск, а я на его место. Я отказался – все-таки приработался!

Пришла трудная пора 90-х: одни законы стали отменяться, другие – применяться, пошла чехарда! Старшее поколение стало уходить, не стали держаться, потому что с зарплатами тоже пошли перебои. Примерно за два года из простого оперативника дорос до старшего.

Возглавил участок – это от лампового завода, «Тяжпромарматуры» вплоть до улицы Одесской, и плюс Каланча – все вот эти дачи, дачный массив. Пошла работа. Познакомился со всем контингентом, подопечными. Начинал с того, что (рабочий день – с 9 до 18) приходил гораздо раньше на службу и уходил, когда закрывался опорный пункт в 22 часа, когда и позже. Постепенно стал узнавать и стал ориентироваться на земле.

Выезжая на преступление, уже мог уверенно сказать: свои, местные это сделали или нет. Как – то обчистили склад ЖЭУ. Украли хозяйственное мыло, матрасы, лампочки, замки, всякую такую мелочь. Мы выехали со следователем. Кому это все могло понадобиться? Я говорю: очень просто – на Ульяновской, 5 подростки сейчас оборудуют себе подвал. Им понадобились электролампочки, им нужны замки для дверей и матрасы, где возлежать можно.

Пошли туда, пролезли – все там! На следующий день выстроилась очередь из подростков и матерей, которые пришли сдавать, кто мыло, кто замки, кто чего. А там мыла очень много, и вот они перли эти сумки, еле поднимая, а родители шли сзади и подгоняли.

Неразбериха, разруха 90-х годов, когда очень много людей оставалось без работы, способствовали росту преступности. У меня в секторе дома по улице Минской стали сползать в овраг – фундамент не стал держать. Жильцов расселили, подвели новый фундамент, усилили бетоном.

А после того, как нормальные жители оттуда убежали, получив квартиры, в отремонтированные дома стали заселять тех, кто освобождался из тюрем. Туда собрали весь «шалман». Новоселы начали, что ли, притираться друг к другу. И вот именно этот контингент только за февраль 1992 года совершил 12 убийств!

То есть, практически, семья меня не видела. Вообще дома не появлялся. Жена кричала: бери сменный комплект одежды, раскладушку и живи ты там, все равно мы тебя не видим! Потому что я приезжал в 12 часов ночи домой, только успевал попить чайку, перекусить – звонок, телефон звонит! «Спишь?» – «Нет еще». – «Хорошо! Машина уже ждет тебя у подъезда!».

И приходилось опять возвращаться на рабочее место. Как раз в то время стали распускать партию. Оттуда к нам пошли люди. Уголовный розыск – романтика! В книгах об этом хорошо читать, а когда реально приходишь «на кровь» – тяжеленько! Вот вызывает меня начальник розыска, представляет человека лет 28-30 и говорит: это инструктор горкома партии, решил перейти работать в уголовный розыск. Тебе на сектор сажу его. Ну, хорошо, давай!

Пришел, стал беседовать с ним: почему уголовный розыск? – «Романтика!» – Хлебнешь ты этой романтики. Вдоволь! Вот месяц стажировки – увидишь, что это такое. Где живешь? – «На Ульяновской, 22». – Замечательно!

Пока ведем разговор – стук в дверь.

– Да, войдите!

Заходит покойный Геннадий Ланченко. У него где-то 8 путешествий в места не столь отдаленные.

– Ген, – говорю, – ты мне уже надоел! Не успеешь тебя посадить, ты уже тут!

– Все, начальник! Лоб мне зеленкой мажь, туда не пойду!

На их жаргоне это значит: «К стенке ставь (на расстрел!), не ходок я больше в тюрьму!

Ну, я его ставлю на учет – он, как всегда, с надзором освобождается. А у Гены адрес как раз – Ульяновская, 22! Уголовник поворачивается, выходит. Пока ведем разговор – жаргон блатной! – практикант глаза таращит, половины не понимает. Когда Ланчиков вышел, говорю: «Будешь его проверять! Человек освободился с административным надзором, живет в твоем доме, через подъезд от тебя. Вечером с работы едешь – в 19.00 он должен быть дома. Согласно надзору – зашел, проверил, дома он или нет? Если нет – опрашиваешь родственников, соседей. Отмечаешь нарушение (тогда была статья: три нарушения – можно отправлять обратно).