Наталья Ильина - Фламандская петля

Сегодня он изменил правилу «одной рюмки». Осушив третью подряд и закусив хрустким огурцом с огорода, он мрачно посмотрел на большую немецкую куклу с серебристыми волосами, которая сидела на трюмо. Помня, что у Лидочки скоро день рождения, он съездил в город и достал подарок через знакомого в универмаге. Вот только Зоя сказала, что никаких подарков для дочери от него не примет, даже если никто не узнает, откуда взялась дорогая игрушка. «Не буду врать!» – заявила она и даже не опустила глаза.

Гриша покачал головой и снова потянулся к бутылке. Зоя не хочет врать! Зоя, живущая в такой лжи, что он не переставал удивляться, где она находит отчаянную смелость и волю, чтобы держаться настолько уверенно даже перед ним. Налить рюмку не успел – за окном шарахнуло, и дрогнувшая от неожиданности рука пролила остатки «Столичной» на любимую мамину скатерть.

– Анатолий Дмитриевич, вы располагайтесь, – застенчиво улыбнулась совсем молоденькая девушка.

Главный инженер молокохозяйственного отделения совхоза «Рассвет» рассеянно покивал, оглядывая скудное убранство номера в гостинице при районном Доме колхозника. Четыре кровати, четыре тумбочки с перекошенными дверцами, открытая вешалка в неглубокой нише. Полированный стол с неизменным графином и стаканами. Над кроватями – помутневшие колокольчики бра. Убранством номер походил на комнату общежития, в котором Анатолий жил во время учебы в институте. Впрочем, именно общежитием эти десять комнат и служили в страду для шоферов, комбайнеров и прочего люда из других районов, приезжающего на подмогу совхозу. Совсем скоро здесь будет не развернуться, но пока гостиница пустовала. Ему пришлось остаться здесь до утра, потому что у поселкового «уазика» забарахлила раздатка, а местные механики сказали, что придется ждать дня два. Он позвонил в поселок и договорился, что утром за ним пришлют другую машину.

– Мне бы чайку, милая, – обратился он к девушке, ослабляя галстук.

– Лариса, – покраснев, представилась она. – Конечно! Буфет уже не работает, но у меня есть плитка, я вскипячу чайник. И еще есть бутерброды – мама всегда собирает на смену, а я не ем по ночам – это же вредно… Будете?

Ее смущение выглядело таким по-детски наивным и искренним, что Велейкин невольно улыбнулся:

– А давайте! Я поесть-то не успел, думал, что буду дома ужинать, но вышла задержка, так что ваши бутерброды будут очень кстати.

Девушка упорхнула, обрадованная возможностью услужить гостю, а Анатолий подумал, что туго ей придется, когда сюда набьются командированные на уборку шоферюги. С девушки его мысли перескочили на жену – как она там? Как девочки? Он надеялся, что из управления кто-нибудь предупредит Надю о его задержке.

Стянув с шеи галстук и расстегнув верхние пуговицы на рубашке, он уселся на скрипнувшую пружинами кровать. Прикрыл глаза и подумал: «Девочки будут капризничать, Наде придется самой читать им сказку, а Танюшка любит, чтобы читал я…» Двухлетняя Аня повторяла за старшей, четырехлетней сестрой абсолютно все, так что Надежде предстояло вытерпеть двойную порцию капризов.

Девочки были самой большой радостью в семье, ведь Надя шесть лет не могла забеременеть, а потом вдруг одна за другой родились сразу две дочки! Анатолий в них души не чаял и баловал, как только мог. Жена ворчала иногда, что он их окончательно испортит, но смотрела при этом ласково, так что ее ворчание ни отец, ни дочери всерьез не воспринимали.

В новом доме Охриповых на краю поселка двухлетняя Галя спала, раскинув ручки. Челка прилипла к влажному лбу, веки вздрагивали. Нонна поправила сбитую простынку, которой укрывала дочь, чтобы защитить от мошкары, и вышла из комнаты, оставив дверь полуприкрытой. По скрипучей лестнице спустилась вниз и остановилась в дверях большой, скудно обставленной комнаты. Тяжелый живот стиснуло, словно в клещах сжало, и Нонна охнула, выгибая поясницу.

– Рано, маленький, рано, – зашептала она, подхватывая живот снизу двумя руками. А он стал твердым, каменным, будто чужим.

До появления Гали на свет на здоровье Нонна не жаловалась, но после родов как-то ослабела, несмотря на то что ей было всего двадцать четыре года. Казалось бы – запрягай да паши. В девичестве она такой и была: крепкая, высокая, кровь с молоком. Муж очень хотел сына, так что мысли рожать или нет у нее даже не возникло. Думала: «Родила одну, рожу и второго». Только вторая беременность давалась ей нелегко с самого начала, а сейчас, на восьмом месяце, и вовсе измучила.