Алексей Макеев - Смерть под старой ивой

– Кажись, так, – с некоторым удивлением произнесла Татьяна Никитична. – Да ты, милок, и без меня все знаешь…

– Нет-нет! – горячо уверил ее оперуполномоченный. – Я знаю только, что Вороновы, да и то не знаю, а догадываюсь, а из того, что вы мне рассказываете, – ничего! Вы говорите, говорите!..

Ну и вот. Дом Вороновых сиял множеством огней, что в окнах, что во дворе. И, кроме того, там слышались чьи-то громкие голоса. Признаться, это обстоятельство Татьяну Никитичну удивило. Вроде бы будний день, а дом сияет всеми огнями. Впрочем, какое ей дело до чужой жизни? Значит, так оно надо, что дом сияет в будний день. У всякого человека – свои собственные дела.

А маршрут Татьяны Никитичны вместе с ее непутевыми гусями пролегал аккурат мимо вороновского дома. И вот, значит, как только она вместе с окаянными гусями подошла к дому, вдруг открывается калитка и оттуда вываливаются трое мужчин. Один – посередке, а двое – по бокам. И те, которые по бокам, просто-таки волоком волокут того, который посередке. Выволакивают, значит, за калитку, бьют три или четыре раза по шее и всяким прочим местам и швыряют наземь. И говорят: ступай, мол, отсюда и больше не появляйся, а если появишься, то мы тебя и застрелить можем!

– Вот так прямо и сказали? – решил уточнить сыщик.

– Так прямо и сказали, – подтвердила Татьяна Никитична. – И еще разные матерщинные слова…

– А вы их хорошо разглядели? – напористо спросил сыщик.

– Это кого же? – не поняла старушка.

– Всех, – уточнил сыщик Лежаков. – И в первую очередь того, кого волокли, били и угрожали застрелить.

– Ну, так вроде он и был, – с некоторым сомнением произнесла Татьяна Никитична.

– Он – это кто?

– Ну, который сегодня утром под ивой… которого убили. У которого ты по карманам шарил… Я-то сегодня его видела. Точно, он, хоть и мертвый. А тогда-то он был живой.

– А вы не ошибаетесь? Я это говорю не к тому, что не верю вам. А просто – вы шли, а было темно…

– Это вокруг было темно, – возразила старушка. – А в том доме еще как светло. Говорю же тебе – фонари. Я-то хоть и старая, а из ума еще не выжила. Так что ты, сынок, не сомневайся.

– Ну, хорошо, – в раздумье произнес сыщик. – Значит – он… Ну, а те, кто его тащил волоком и бил, – этих-то вы тоже разглядели?

– А то как же! – уверила сыщика старушка. – Разглядела. Один, значит, постарше, а другой – помоложе. Тот, что постарше, ниже ростом и толще, а который молодой – выше и совсем не толстый. Вот…

– А раньше-то вы их видели? – спросил оперуполномоченный.

– Это кого же?

– Ну, тех, которые волокли и били.

– А вот этого не скажу, – в раздумье проговорила Татьяна Никитична. – Может, видела, а может, наоборот, и не видела. Кто его знает…

– А Вороновых, я говорю об отце и сыне, вы разве никогда раньше не видели?

– А можно сказать, что толком и не видела. Кто они мне, чтобы с ними целоваться? Так, издалека…

– Но все-таки – может, это были именно они?

– Вот опять же – не скажу. Может, они, а может, и нет. А только вот что я скажу: кому же быть, как не им? Ведь дом-то ихний. Кто бы чужой стал хозяйничать в их доме, да еще так, чтобы бить кого-то другого, да еще и матерщинничать? Стало быть, они. Вороновы эти.

– Так… Ну а больше вы его – того, которого они били, не видели?

– А больше и не видела. Да ты сам рассуди – когда бы мне его было еще видеть? То, о чем я тебе толкую, было позавчера, а вчера мои гуси вернулись домой сами, так что даже из дома никуда не выходила, а сегодня утром он уже был мертвый. Некогда мне было его видеть во второй раз – вот оно как получается.

– Ну а насчет того, что отец и сын Вороновы… ну, эти двое… угрожали его убить, вы точно слышали?

Старушке, кажется, начинал уже надоедать этот разговор. Она энергично поерзала на табурете и встала.

– Говорю то, что слышала, – сказала она и поджала губы. – А чего не слышала, того и не говорю.

Сыщик тоже встал. Кажется, разговор с Татьяной Никитичной и вправду подходил к концу. Оставалось лишь выполнить формальности – записать бабкины показания в протокол допроса, дать ей прочитать и расписаться, где надо. Что Семен Лежаков и сделал в два счета и распрощался с бабулей.

Участковый уже был на месте. Его силуэт маячил на фоне все еще догорающего летнего заката. Услышав шаги, он шевельнулся.

– А я уж думал, ты пропал навсегда, – проворчал он.

– Узнал что-нибудь существенное? – поинтересовался опер.

– Ничего, – вздохнул участковый. – Ну, народ! Ну, люди! Для них же стараешься, а они… А ты что-то добыл?