Макс Гаврилов - Отсроченный платеж

Марк смотрел на Стаса, улыбаясь. Знаменский, казалось, читал его мысли, заворачивая их в интересные обороты и жизненные наблюдения, и выводы казались Шатову справедливыми и абсолютно логичными. Он давно уже смирился с тем, что быт съел живые родники, когда-то подпитывающие их с Викой отношения. Он думал о бесчисленных вечерах, когда он, придя с работы, заставал жену за домашними делами, плавно перетекающими в отход ко сну. О бесконечных дежурных и холодных поцелуях, в которых не было ни огонька, ни жизни.

– А может просто трансформация? – медленно проговорил Марк.

– Что, прости? – Знаменский удивленно уставился на него

– Я тоже бывает думаю над этим. И иногда мне кажется, что с течением времени чувства просто трансформируются, и конечно, ты не можешь всю свою жизнь танцевать со своей Кармен пасадобль…

– А хотелось бы – усмехнулся Стас.

– Ну это понятно, но так не бывает. И мы вынуждены терпеть друг друга, да, терпеть, как это на первый взгляд дико и не звучит. И семейная жизнь – это тоже своего рода работа. Работа, на которой нужно терпеть, уступать, прощать, отстаивать наконец.

– Ты как моя мама говоришь, – Знаменский налил еще по одной.

– Наверное умная женщина.

– Ага, невероятно умная! Тоже говорила нужно прощать. Только я не смог, – Знаменский расхохотался, обнажив белые и большие зубы. – Все кончилось знаешь чем? Я чистил зубы утром, когда в ванную вошла Лиза, спустила штаны и села на унитаз. Она еще при этом что-то говорила, но я уже не слушал, пена от зубной пасты капала мне на тапочки, а в полуметре от меня сидел и справлял малую нужду дипломированный искусствовед, – Стас оживленно жестикулировал, и вся картина его семейного кораблекрушения предстала перед Марком во всей своей комичной красе. Они весело смеялись, потом подняли рюмки и Марк тостовал:

– За то, чтобы пасадобль не кончался!

Знаменский встал, подошел к столу, и склонившись над сукном, стал расставлять шары.

Марк взял из стойки свой любимый кий, и намелив его как следует, с силой разбил пирамиду. Шары раскатились по столу к видимому удовольствию Знаменского. Стас бросил на стол беглый взгляд, обошел его с противоположной стороны и, почти не целясь, загнал свояка в дальний угол:

– Знаешь, а с Кирой все по-другому, – продолжал Знаменский вечер интимных откровений. – Она вообще, другая – он выделил последнее слово. – И вот сегодня я особенно отчетливо это почувствовал, я ведь действительно, никогда не видел ее в какой-то домашней одежде, или неприбранной. Всегда при маникюре, прическе, легком макияже, никогда не выносит мозг, не капризничает, который год уже ведь так! Как думаешь, Шатов, может она у меня инопланетянка? – он с шумом вогнал в лузу второй шар.

– Может, это любовь? – съязвил Марк, оценивая свои шансы на бильярде.

– Смейся, смейся – Знаменский осторожно накатил в середину от борта, но на этот раз шару явно не хватило энергии, и он остановился перед лузой. Стас состроил гримасу. – На самом деле я порой просыпаюсь, смотрю на нее и понимаю, что она может быть и есть тот шанс для меня, который выпадает порой после полтинника. Я вот так лежу, смотрю и подниматься не хочется. Наверное это и есть счастье.

– Ты поэтому в офис последние пару лет к одиннадцати приезжаешь? – хохотнул Марк и забил шар, так заманчиво оставшийся на сукне.

– Черствый ты человек, Шатов!

– Ну куда мне до тебя! Ты так полежишь-полежишь, да и в Ноэль едешь с очередным «счастьем», – вспомнил Марк утренний рассказ Знаменского.

– Грешен, что тут скажешь… – улыбнулся Стас. – Но это не главное. Главное, что люблю я Киру…

В кармане пиджака зазвонил смартфон. Знаменский достал гаджет, смахнул зеленый круг вызова:

– Алло! Да, привет, Паша!… Почему?… Я понял. Да, документы у меня. Все нормально. Не переживай…. Конечно, Паш… Чем помочь? Ну, прими соболезнования, старик! Держись… Да, от Марка тоже прими. Павел, все нормально! Нет проблем. Давай, крепись! Пока!

– Что случилось? – Марк вопросительно смотрел на Знаменского.

– Рощин с нами не летит. Мать умерла час назад.

В комнате повисла тишина, с минуту каждый из них сидел, погруженный в свои мысли. При сообщении о чьей-то смерти люди часто делают такие вот уважительные паузы, молча думая о чем-то своем, или вспоминая, каким был умерший человек. Эти паузы словно заставляют нас задуматься о конечности нашего пути, каких-то потаенных смыслах, усталости, тщетности и суете существования. Затем мы выходим из этого отстраненного состояния, оттряхивая с себя его остатки, как суетливые воробьи оттряхивают с перьев остатки дождевой воды. Первым заговорил Шатов: