Марина Крамер - Тайны взрослых девочек

Интуиция подсказывала Лене, что дочь Хана и Жанна – одна и та же женщина. А ответы на остальные ее вопросы наверняка записаны на диктофон, который лежит сейчас на краю ее стола. Теперь ей было совершенно очевидно, что именно Жанна так настойчиво искала в архиве Деева. Оставалось понять, при чем здесь Стрелков, как она вообще узнала, что не дочь ему, и кто все-таки убил их обоих.

Повертев в руке диктофон, Лена снова отложила его на край стола. Вдруг сделалось очень страшно при мысли, что сейчас она услышит голос сумасшедшего, раскрывающего страшную тайну Жанны Стрелковой.

Нет, не сейчас. Завтра с утра она позвонит Андрею, и они послушают это вместе. Одной ей с этим не справиться.

Первое, что она сделала утром, позвонила заведующей городским ЗАГСом и попросила подготовить справку о дочери Игоря Шанеева. Потом набрала Паровозникова. Тот долго не отвечал, а когда ответил, был по обыкновению недоволен.

– Ленка, ты нормальная? Сегодня суббота, у меня выходной, я надеялся отоспаться!

– Андрей, ты мне очень нужен. Приезжай срочно, я тебя прошу, – жалобно попросила она, и он сменил гнев на милость:

– Чего у тебя стряслось?

– Мать Коротченко принесла диктофон. Я боюсь включать его одна.

– Все, ни слова больше. Буду через полчаса. Вари кофе и готовь завтрак, – велел Андрей и дал отбой.

Лена немного успокоилась, вышла в кухню и принялась готовить блинчики. К приезду Андрея на тарелке выросла приличная горка.

– Ого, да ты хозяйка, гражданка начальница! – Он по-хозяйски чмокнул Лену в щеку, уселся за стол и потянул к себе тарелку. – Снимаем пробу. Мм, божественно! – замычал он. – Ленка, я на тебе женюсь, я решил.

– Это за блины, что ли? – улыбнулась Лена.

– Да какая разница? Ты ж не только блины печь умеешь, да? Вот и отлично.

– Нет, дорогой. Выходить замуж по кулинарным соображениям я как-то не готова, так что оставь надежду. Ешь и пойдем работать.

Лена убрала с огня сковородку, сняла передник и подсела к столу.

– Ты как вообще? – спросил Андрей, отставляя чашку с кофе. – Отошла хоть немного? Я понимаю, что еще рано, но все-таки?

– Мне не легче, если ты об этом. На душе такой камень… Понимаешь, я же все-таки подозревала отца, и небезосновательно. Но он все равно до конца так ничего мне и не объяснил. Этого я понять не могу. Ведь он позвал меня на разговор, хотел, видно, душу облегчить, раз уж решился… Но так и не смог сказать.

Она теребила край лежащего на коленях полотенца и кусала губу, чтобы не заплакать. Воспоминания об отце причиняли боль, от которой невозможно было избавиться. Андрей отодвинул тарелку, подошел к Лене, обнял ее:

– Не надо, Ленок, что теперь-то… Он сам все решил, ты его не подталкивала.

– А чувствую себя так, как будто подтолкнула, – всхлипнула Лена. – И мама так считает, я в этом уверена. Она предупреждала меня: не копайся в прошлом, не вороши дело Хана. Может, мне надо было ее послушать, а? Все равно ничего не нашла, кроме отцовской фамилии…

– Лена, теперь уже нет смысла думать о том, что было бы. Ничего не изменишь. – Андрей поглаживал ее по плечам. – От тебя ничего не зависело.

– Я так не думаю.

– Тогда у тебя только один выход – найти тех, кто завалил Стрелкова и его дочь.

– А она не дочь ему, – вытирая глаза, сказала Лена, и Паровозников от неожиданности открыл рот:

– Это как?

– Вот так. Жанна – дочь Хана, я в этом почти уверена, жду только подтверждения из ЗАГСа. Но мне интересно, как она стала Стрелковой? Он ее удочерил? На каком основании? Откуда он вообще появился? Ведь даже Шмелев в своих записках ни слова о нем не пишет. Я перестала понимать, что происходит.

– Может, попробуем послушать то, что наговорил Коротченко?

– Я только на эти записи и надеюсь, – призналась Лена. – Его память – гарантия того, что он не упустил ни одной мелочи из дневников Жанны.

Они перебрались в комнату. Андрей устроился в кресле, поставив на столик рядом с собой пепельницу, Лена забралась с ногами на кровать. Какое-то время оба молча смотрели на лежащий на краю стола диктофон, и ни один не решался нажать на кнопку.

Пауза затягивалась. Андрей закурил, вопросительно глядя на Лену, а она по-прежнему не могла протянуть руку и впустить в комнату голос Максима. Пришлось ему решительно взять диктофон и нажать на кнопку воспроизведения звука.

Пару минут ничего не происходило, только ложечка позвякивала о стекло, как будто кто-то размешивал сахар. Потом раздалось покашливание, и чуть свистящий, изменившийся до неузнаваемости голос Максима Коротченко обратился к ней: