Алексей Биргер - Москва - Варшава

В конце концов, пока беременность не мешает, можно таскаться по любовникам и не беречься. «Дорога свободна, раз чрево полно», определил это Рабле.

Но ладно, говорю, не к месту и не стоит рассказывать о тех мрачных мыслях, которые меня одолевали, о тех мрачных видениях, которые меня преследовали. Важно другое.

За три дня до свадьбы меня перехватили на улице и пригласили «на беседу». Привезли меня в обыкновенную, скупо обставленную, квартирку неподалеку от метро «Динамо». И там я впервые встретился с человеком, которому суждено было полностью изменить мою судьбу. Генерал Пюжеев Григорий Ильич, добродушный толстяк… нет, называть его «толстяком» неверно, неверно в корне. Он был массивен, именно массивен, он заполнял собой все пространство, и эта его малоподвижная массивность, она как ничто другое свидетельствовала и о его собственном могуществе и о том, представителем каких, ещё более могучих, сил он является.

Не буду рассказывать о первом, донельзя гнусном, предложении, сделанном мне в самом начале нашего разговора. Достаточно сказать, что это предложение я отверг. Чем неожиданно (для меня неожиданно, понимаете?) доставил генералу большое удовольствие. Как он мне объяснил, если бы я взял и согласился на работу заурядного стукача и провокатора, я бы ему сделался неинтересен.

И ещё одну фразу он пробросил — фразу, из которой я понял, как много ему обо мне известно!

— Вернется к тебе, твоя полячка, уж поверь мне, старику.

— Но она ни в коем случае не должна быть втянута в наши игры! — сказал я. — Даже если вам до смерти захочется узнать что-то о её «диссидентствующем» муже или её окружении. Если на меня хоть как-то надавят, чтобы её «прощупать» — я… я не знаю, что сделаю, какие бы кары мне ни грозили!

— Заметано, мой мальчик, — пробурчал он. — Никто от тебя подобного и не потребует.

И сам предложил мне ещё ряд мер, которые должны были оградить Марию и мою любовь к Марии (хотя тогда я, признаться, не верил, что эта любовь будет иметь продолжение) — от всех неприятностей.

— Так это вы позаботились о том, чтобы меня не трогали, после моего первого отказа сотрудничать с вашим ведомством? — догадался я.

— Да, я позаботился, — ухмыльнулся он.

— Но зачем я вам нужен?..

— А вот это — разговор серьезный, — он поудобней откинулся в кресле. Видишь ли, мой мальчик, у нас… Да, буду с тобой откровенен, у нас многое прогнило насквозь. В ближайшем будущем понадобятся какие-то перемены. Какие? Тут мнения расходятся. Кто-то предлагает ещё больше завинчивать гайки. А кто-то — и я в том числе, но, как понимаешь, я не самый главный человек, и не говорил бы о собственных мыслях, если бы они не совпадали до определенной степени с мыслями моего начальства — считает, что некоторые гайки можно, наоборот, и ослабить. Потому что потрясения будут, это факт. И наша задача в том, чтобы во всех этих потрясениях сохранить государство… великую державу сохранить, понимаешь? В каком-то смысле нам доделывать и перекраивать придется то, что не доделали или не так выкроили большевики. Ты ведь, надеюсь, «Архипелаг ГУЛАГ» читал? Хотя бы первый том?

Я замялся с ответом.

— Ну, ну, не надо со мной скромничать, — развеселился он. — Мы теперь, можно сказать, одно дело делаем. Так вот, многие, если ты помнишь, потянулись к большевикам потому, что верили: большевики «государственники», какие бы там лозунги про «интернационал» они ни выдвигали, чтобы народ и европейских «либералов» на свою сторону завлечь, и вообще, они — единственная сила, способная собрать и укрепить то, что не удержала и развалила безмозглая царская власть: единую великую империю. Многие царские офицеры, перешедшие к большевикам, именно в это верили. Ну, большевики и показали всем кузькину мать! Таким бессмысленным террором все кончилось, что закачаешься! Среднюю Азию вернули, Украину вернули, республики Прибалтики и даже часть Польши вернули — а что проку, если возвращали лишь силой танков, про пряники забывая? Да и плюя на это: вот, мол, еще, станем мы пряники давать! Вот все и дребезжит до сих пор, вот и загибается экономика, вот и… Солженицын, я тебе скажу, правильно ставит вопрос, когда пишет о Власове и власовцах: да, предательству нет прощения, но задумаемся, братцы, до чего надо было собственный народ довести, чтобы сто тысяч русских солдат — а русский солдат во все времена исключительной верностью славился — перешли на сторону врага! Согласен? Да и сейчас — что? Воруют все, кому не лень, народ, как взглянет, как «слуги народа» живут, так злостью исходит, все кое-как держится на водке и нефтедолларах, и в любой момент может облом произойти! И вот тут наша задача — не упустить момент, когда гнилая ткань окончательно лопнет, а то, что соплями склеено, совсем расклеится, а помочь государству в некую новую форму существования перейти, в некий новый имидж, сохраняя при этом основы государственности, не допуская того разброда, который может в большую кровь вылиться! Предстоит помочь тем, кто после старых маразматиков к управлению страной придут. И вот тут… вот тут мне не дуболомы и не костоломы нужны, а люди думающие, способные постоять за идею. Ты ведь не хочешь, например, чтобы твоя непокладистая Литва совсем от России отвалилась, когда хватка Москвы ослабнет, но перед этим чтоб в ней камня на камне не осталось и моря крови растеклись? Ты бы, небось, был за то, чтобы Литва, избежав жестоких расправ за вольнолюбие, пришла к самостоятельности, но при этом оставалась бы в союзе с Россией — форпостом великой империи? Сытая, благополучная Литва, в которой и частная инициатива разрешена до определенного уровня, вроде как при НЭП, и собственное правительство имеется, почти полностью самостоятельное, и «антисоветчиков» можно издавать приблизительно до такого же предела, до которого их, например, в Венгрии издают — и тем крепче такая Литва к Союзу привязана, потому как видит, что без Союза её благополучие рухнет? Вот над чем нам надо работать! Над тем, чтобы лишних эксцессов не допустить!