Флоренс Сильвестри - Аллегория жизни

Особый интерес у читателей вызвали подробности моего гражданского брака за небольшую сумму денег. Я обзавёлся «мадамой», девочкой двенадцати лет. Потом я ездил по странам Восточной Европы и оттуда вёл репортажи, стараясь передать бессмысленность конфликтов, продолжающихся в мирное время. Мои мысли подвергались цензуре и чтобы не подстраиваться под пропаганду, я основал собственную газету. Выбора у меня не было, свои противоречия мог позволить себе лишь я сам. Независимость – главное богатство. Я увлёкся историей, это же как писать о настоящем, но свободно. Общество привязано к насущному дню, не озадачиваясь фактом, что наши предки не только те, которые учавствовали в нашем зарождении, но и те, чьими заслугами мы пользуемся ежедневно. Для меня это древние греки и римляне. Им я посвятил целые серии книг, чтобы не забывать о вечном возвращении истории. Помнить корни.

За неспокойное время войн меня лишь несколько раз ранили, но подстрелили в мирное время, когда я шел на работу. Это были коммунистические террористы, красные бригады. Двое открыли пальбу по моим ногам и я подумал, если умирать, то стоя и вцепился в ограду. Возможно, если бы я бросился на пол, они прострели бы мне голову. Но я их простил, за ними стояли люди и сознания их были отуманены идеями. И как мне всё это знакомо; я сам гоним идеалами и как разбойника меня привлекали нападения, и передал этот дух авантюры наследникам. Но я ни разу не усомнился ни в своём характере, ни в действиях: цена успеха – в неуспехе. Если критиковал власть – знал, что придётся заплатить. Когда начала править правая партия, я ушел из журнализма, не потому что я – левый, просто из-за отвратительных правых политиков.

Признаться, Милан мне опостылел с напыщенными буржуйскими петухами. Я решил вернуться к истокам, моему старому доброму черному петуху, символу Кьянти. Я не пью, не нравится мне терять контроль над мыслями, но погружение в спокойствие после сумбура редакции – уникальная возможность для написания историй. Я не состою в браке, моя жена – пресса. А теперь, любезный тёзка, расскажите и вы про себя, с чем пришли?»

Фортунато улыбнулся: «Вы настолько заражаете энтузиазмом, что я увлёкся. Я – инспектор полиции и заинтересован, почему ваше имя было указано на карте Таро номер десять, найденой при теле подростка, растерзанного двадцатью двумя ножевыми ранениями?»

Журналист какое-то время пристально и бесстрастно сверлил глазами Фортунато, его выцветшие светлоголубые роговицы отпугивали. Инспектор ощутил, что его собеседник, также как и он, повидал немало ужасов в жизни. Документируя смерть, к ней привыкнуть несложно. Как вынести войну, если не поступиться состраданием. Фортунато всё же отличался, он не был пассивным наблюдателем, учавствовал в правосудии, и как бы пафосно это не звучало, добивался торжества справедливости.

Ему вдруг на ум пришли слова о покупке девочки в Африке. Если первый сентиментальный опыт основывался на деньгах и насилии, немудрено, что сидящий перед ним гений пера, погорел в личной жизни. Писатель, после затянувшегося молчания, ответил: «Когда я завязал с политикой, я начал рубрику, посвящённую черной хронике. Помню, что схожее убийство случилось здесь в Греве-ин-Кьянти. Около восьми лет назад, странно что вы не помните о нашумевшем деле Сеятеля.»

Фортунато вздрогнул: «Меня в то время в Тоскане не было. Я из региона Марке. Я распоряжусь, чтобы подготовили досье.»

Он быстро отправил сообщение и возобновил разговор: «Расскажите что помните.»

«Жертвой также стала молодая девушка и под подозрение, как и в вашем деле, попал тогда ещё несовершеннолетний гражданин. Беатрис повесилась. В Милане факт, что кто-то покончил жизнь самоубийством не вызовет интереса, но на наших бесконечных просторах, где преобладает растительность, любое событие смакуется по-иному, досканально обсуждается, лелеется, перерастает в легенду. Обыкновенный сосед становится странным, нелюдимым, баловнем матери. Хотя Филип никогда не был замечен на земельных работах: это не он – сеятель, а его отец – земледелец. Мать обеспечила сына алиби, под клятвой засвидетельствовала, что сын не отлучался из дома. За отсутствием веских доказательств и признания, с подозреваемого сняли все обвинения.»

Журналист замолчал и Фортунато не вмешивался, он обдумывал вышесказанное. Через минуту, видимо собравшись с мыслями, пожилой Фортунато продолжил: «В комнате нашли карту Таро номер двадцать, Суд. Она была прикреплена к репродукции фрески «Воскресение Христа» художника Пьеро делла Франческа. Рисунок карты и фреска схожи в сюжете и композиции в виде треугольника. Я знаю, что оригинал фрески находится в Сансеполькро. Карта Таро плюс факт, что Беатрис не страдала дипрессией, но имела крайне импульсивный характер и часто ссорилась с женихом, вызвали подозрение о насильственном характере смерти.»