Анна Драницына - Капсула времени

Внутри капсулы есть что-то еще, кроме фото. Пластиковый квадратик на вид довольно толстый и увесистый. Я пытаюсь стучать по нему, царапать ногтями и ковырять ножом – все бесполезно. Коробка цельная, и залезть внутрь никак не получается. Можно, конечно, попробовать расплавить, но, скорее всего, внутренность сольется с пластиком, и мы так и не узнаем, в чем тут фишка. Прозрачная самодельная капсула, я такого раньше никогда не видела. Как будто положили фото в формочку и полили горячим желтым стеклом. С обратной стороны записка. Текст мелкий-мелкий, я смогла его разглядеть только через лупу. Пришлось порыться в тумбочке Лося. Там был такой идеальный порядок, что страшно было открывать, чтобы не занести внутрь микробов с улицы. Зато лупа сразу попалась мне на глаза.

«Моя дорогая Ясенька. Когда мы снова встретимся, я хотел бы вспомнить все, что было. Для этого прилагаю фото. Уверен, любовь не имеет границ, времени и пространства. При первом же взгляде друг на друга мы вспомним все, что было, и огонь снова вспыхнет в наших сердцах. Ты говоришь, что в будущем мы будем незнакомцами, но я уверяю тебя, память сердца можно вернуть при помощи этой таблетки. Как обычно прилагаю прядь волос и ногти.

Фу-у-у, скучнятина! Судя по всему, любовная драма соседей-пенсуриков. Ириша на уроке «литры» рассказывала, что в старые времена влюбленные дамы и кавалеры хранили в альбомах перевязанные локоны. Про ногти она умолчала. Но, может, у этой Ясеньки в семье так принято было, ногти на память откладывать, кто знает. А дядя Лось оказался ни при чем. Жаль. Из него вышел бы отличный душегуб. Я именно так маньяков и представляла – в белых перчаточках, любят идеальный порядок и моют руки каждые полчаса.

А Мамзель все равно никогда не разбиралась в людях, как ни крути. Сколько помню мать, она все время летела навстречу новой любви, ломая крылья, теряя перья. До сих пор встает за два часа до выхода, чтобы сделать прическу. Я все время просыпаюсь, когда она орошает голову вонючей аэрозолью под названием «Прелесть». Дышать становится нечем, но прическа Мамзели стоит колом, и она считает, что теперь она ИДЕАЛЬНА. Когда я морщусь, она мне обычно говорит: «Посмотри на себя – джинсы грязные, ботинки рваные. Тебе четырнадцать, ты уже барышня. Ты должна быть всегда – и-де-аль-на». Хотя что идеального в ее коконе на башке, не знаю. Взрослые – удивительные люди. Я не раз наблюдала ее в состоянии «охоты» – боевая раскраска лица, шпильки и новая стрижка. Выжидательная стойка, как у соседской афганской борзой. Для таких случаев из резной шкатулки доставались бабушкины бриллиантовые серьги (как я уже говорила, бабка Райка никому ничего не оставила, а серьги мама случайно нашла в матрасе после похорон), и Мамзель порхала, сверкая каратами. И вот свершилось. Опять – двадцать пять. Мамзель, несмотря на преклонный возраст «за тридцать» и уродскую прическу, все-таки подцепила нового мужика. Смешной такой толстячок по фамилии Лось. Директор тракторного завода. Он всегда закупал в магазинчике, где она работала, цветы на Восьмое марта для своих сотрудниц. Никому не доверяя это дело, он считал, что один на свете разбирается в цветах, как, впрочем, и во всем остальном. В тот период Мамзель сильно уставала. Она работала сутки через трое в магазине, а между сменами моталась в Финляндию, где челночила – вывозила из страны развитого капитализма гигантскую клетчатую сумку, набитую мылом «Фери» и банками растворимого кофе. Ой, Лео, про это надо отдельно. Прости, отвлекусь, но ты сам виноват – пропустил много интересного. Короче, один раз я даже пыталась ей помочь. Это, конечно, жесть, эти поездочки. Но челнокам нужно было срочно добавить в команду еще одно «человекорыло», чтобы навесить на него дополнительные килограммы стирального порошка. Тогда Мамзель предложила взять меня. Хоботова Вера (с погонялом «Хобот») была там атаманшей. Она презрительно оглядела мою субтильную фигуру и сплюнула на газон. Мамзель заволновалась, вдруг Хобот передумает, а визу мне уже сделали за 40 евриков (для нас тогда большие деньги), и велела мне поднять огромную полосатую сумку. У меня чуть позвоночник не переломился, блин. Но я хоть и худая, все-таки сильная. Отлично помогли тренировки с васькиными колясками и сумками с продуктами на пятый этаж без лифта. Короче, я даже не пискнула. Хобот сплюнула еще раз и сказала: «Ладно, так и быть, пусть девочка едет. Но с условием, что повезет водку. Три литра. Если застукают, то визу закроют. Твоей девочке по фигу, посидит подождет на границе, если что. А вот если взрослому визу закроют – то кранты, накрылись заработки медным тазом». По пути я послушала их треп и поняла, что «страна озер» была кормильцем многих семей. Дело в том, что на один день водку привозить в «Финку» нельзя, потому как и дураку понятно, что русские ее продадут и спокойненько почешут обратно. А бедные финские парни останутся бухать русское топливо и сползут по социальной лестнице вниз. Поэтому водку и сигареты на таможне могут не только отобрать, но еще и наказать как-нибудь. На границе стояло несколько больших автобусов и с десяток маршруток. Мы как раз ехали в автобусе. Челноков было человек двадцать – остальные просто туристы. Перед границей мне в школьный рюкзачок запихнули два блока сигарет и три бутылки водки. Чтобы не звенели, пришлось порвать тетрадку по алгебре и проложить бутылки листами.