Злата Реут - 7 детективных историй

– И как же этот случай помог вам с наследством? – спросил профессор, желая, понять парадоксальное мышление стоящей перед ним женщины и ее аналогии невпопад.

– Бабушка завещала мне семь икон! Я размышляла о том, оставить их себе или продать, но решила просто отдать их в храмы. Они должны служить благому делу веками, чтобы множество людей ими наслаждались, а не я одна. И я не хочу, чтобы святые вещи были источником наживы, бабушка бы этого не хотела! Они должны быть источником силы и вдохновения! – гордо сказала женщина.

– Вот и отлично! – сказал профессор, не желая далее продолжать этот диалог.

– Не буду вас больше задерживать, но знайте, случайности не случайны! – сказала женщина игриво подмигнув и продолжив стучать каблуками по коридору, но уже в противоположную от профессора сторону.

Профессор думал о том, кем могла быть та женщина в уборной, и что такая нестабильная дама могла делать в стенах учебного заведения, если конечно, секретарь не придумала всю эту историю. Ее уже неоднократно ловили на синдроме Мюнхгаузена. Анна иногда любила приукрашивать действительность. Добавляя художественные, театральные или и вовсе психологические элементы, для вызывания больших эмоций и впечатлений у слушателей. Которых становилось все меньше и меньше. Вступать в диалог с женщиной никто желанием не горел, тем более выслушивать ее истории.

После этого диалога профессор укрепил свое непоколебимое решение не ввязываться в служебный роман с секретарём и новоиспеченной обладательницей семи икон. Так как часто намеки он нее поступали недвусмысленные. Она была собирательным образом всего, что Джонсону было чуждо. Да, он был одинок и не молод, но не настолько в отчаянии, чтобы испытать свое сердце на стойкость к инсультам в следствии романтических драм.

На лекции профессор думал о своем, делая в повествовании большие паузы и иногда погружаясь в философские рассуждения. Мог себе позволить, астрофизика наука интересная и иногда уносит за пределы реального, скажем в туманность Медуза.

Но больше профессор думал о том, что та женщина из уборной напоминала ему его мать. Которая уже три года находится в лечебнице определенного толка. Шизофрения. Сначала все было хорошо, хотя симптомы были всегда. Но их никто предпочитал не замечать. Это не голоса в голове, сначала нет. Это рассеянность, несобранность, невнимательность. То, что есть у всех нас в разной мере. Первую стадию этого заболевания еще называют «периодом открытий и озарений». Больной думает, что видит всю суть вещей и подлинный смысл событий. Потом, испытывает неприязнь к окружающим и близким людям, кратковременные эпизоды бреда, легкие обманы восприятия, замкнутость в себе, повторное повторение слов и жестов. И уже потом полный распад личности. Галлюцинации блекнут, все вокруг утрачивает свою значимость. Кратковременные возвращения к нормальной жизни все еще возможны, но с его мамой этого пока еще не случалось. Что расстраивало Джонсона и его брата, которые не теряли надежду поговорить с мамой как раньше.

Он знал, что шизофрения передается по наследству. Но утешал себя тем, что она давно бы уже дебютировала. Но в то же время подмечал, что он стал опаздывать. Стал видеть в рассказах других свою мать, словно навязчивую идею. Пару дней назад перепутал аудиторию, в которой должен был вести лекцию. Его это настораживало. Его сознание стало против него бунтовать.

Его мать, как и Анна, тоже была религиозна и мнительна. Когда еще была в себе. Мнительна и ловила знаки судьбы, верила в совпадении, прям как секретарь университета. Мать была художница, но никогда не писала иконы.

По окончанию лекции, профессор начал складывать документы в старомодный портфель из сыромятной кожи. Он был не винтажный, как сейчас, модно. Не искусственно состаренный, как осколок ностальгии современного общества по некоторым идеалам прошлых лет. Сквозь года прошлое обрастает романтическим флером. Это был очень старый портфель, которым пользовался еще его отец. Ныне покойный. Но никто не уходит, пока воспоминания об ушедших людях все еще вызывают улыбку на нашем лице.

Нить рассуждений в его голове прервал ассистент. Молодой человек лет двадцати пяти, худощавого телосложения и ростом сто девяноста три сантиметра, но рост его заметен не был, и уж точно не был преимуществом. Он слишком сильно сутулился и становился ростом с любого собеседника с кем общался. Словно вопросительный знак, который подстраивался под размер строки. У него были светлые кудрявые волосы средней длины и смешная рубашка, о которой судить можно было лишь по торчавшему из-под свитера воротнику. На котором было изображено множество маленьких мопсов на зеленом фоне.