Екатерина Барсова - Роковое пророчество Распутина

Я, кажется, тебе раньше рассказывала, Ватрушечка, что в последний год я увлекалась спиритизмом и всем таинственным. Голова шла кругом от этих собраний, лекций, кружков. Идеи на них провозглашались одна хлеще другой. То полностью отменить брак, то погрузиться без оглядки в пучину страсти. Любовь, страсть — превыше всего! То какие-то социалисты-революционеры проповедовали отменить частную собственность, выдвигали лозунг: «Долой капитализм!» В какой-то момент я поняла, что не выдерживаю всего этого. Но еще страшней было отстать от новых веяний — мгновенно прослывешь ретроградкой или кем-то еще похуже. Не отстать от времени — стало для всех нас главным.

А время было стремительным — все менялось на глазах, старое рушилось, а новое зарождалось.

Но вернусь к тому, о чем так хотелось рассказать… Как ты знаешь, сейчас у всех на слуху имя Григория Распутина. Говорят о нем везде: в салонах, в домашнем кругу, на кухне, в парадных…

Обсуждают, шепчут… И слух ползет длинный-длинный, как змея — изворотливый, скользкий. Само имя даже какое-то неприличное. Бр-р-р-р… Но с некоторых пор мне стало казаться… Ты, пожалуйста, только не смейся, Ватрушечка… Мне стало казаться, что это — моя судьба! Горькая и непонятная.

Ты, конечно, скажешь, что я сошла с ума. А как не сойти: когда столько событий вокруг, столько соблазнов — тонких, искусительных! Началось с того, что я решила узнать о Распутине все! Скупила газеты, брошюрки разные и принялась изучать сей «предмет» основательно, ну как будто бы экзамен собралась сдавать в университет.

И столько на меня обрушилось разных сведений! И хлыст он, и сатана, и с императрицей нашей спит. А император у него во власти полной; и всем он крутит-вертит, министров утверждает, других в отставку отправляет. И не один вопрос без него не решается. А еще он обладает гипнотической властью над женщинами: те попадают к нему в плен, и он становится полноправным господином их души и тела…

Любопытство мое раззадорилось еще больше! Да что же это за тип такой! Вспомнился мой профессор по психологии — стало еще интересней: как разобраться со всем этим? А если решиться на «эксперимент» — мелькнуло в голове. Только в чем он будет состоять твой эксперимент, словно кто-то шепнул внутри меня. А вот увидишь! — возразил кто-то другой…

Попасть к Распутину оказалось не так сложно, как я думала.

Через одну знакомую я достала номер его телефона. Телефоны только недавно появились и имелись лишь в домах очень немногих людей. Конечно, у Распутина он был. Но и матушка всегда следовала моде. Мы установили аппарат одними из первых.

Если честно, мне эти сведения стоили денег, которые я с трудом скопила на шитье пальто. Но «эксперимент» есть «эксперимент», и мелочиться здесь, как и раздумывать, не пристало. Раз решилась, то должна пойти до конца, доказать, что я чего-то стою…

Вот бы удивились мои знакомые, если бы узнали: на что я способна. Возможно, и узнают, когда все останется позади. А пока… Достав номер телефона, я шла домой с бумажкой, зажатой в кулаке, и вдруг поднялся ветер. Не знаю, откуда появился этот ветер, срывавший осенние листья и чуть не сдувший шляпку с моей головы. Я придержала ее рукой, и бумажка из моей ладони выпорхнула и отлетела в сторону. Я растерялась — с таким трудом достала. Конечно, я бросилась за ней. Нагнулась, а она дальше ветром отнеслась, словно дразнила меня — как живая, — в руки не давалась… И вдруг я так испугалась ее потерять, словно вся жизнь моя в этой бумаге и телефоне сосредоточилась.

Я поймала лист и зажала его в руке — крепко-крепко. А уж дома разревелась — вот куда моя самостоятельность заводит. Хочется доказать всем и вся, что я не просто женщина для дома и семьи, а самостоятельная единица, эмансипе, с которой надо всем считаться… Но дело сделано — раз решилась, то решилась, и назад пути нет.

К телефону подошла женщина. Сначала я решила, что телефонистка соединила меня не с тем номером. Но женщина потребовала представиться. Я растерялась, не зная, что ответить. Наконец протянула капризным манерным тоном:

— Елизавета… — и кашлянула в сторону. Даже в горле запершило.

На том конце наступило молчание, и я замерла.

Потом в трубке раздался мужской голос:

— Лиз! А Лиз! Скажи, ты молодая али как?

Голос пропал, я уже хотела положить трубку, но неожиданно для себя ответила:

— Молодая.