Виктор Татаринов - Без права на ошибку

— Пали в него, кончай шкуру!

Оставшийся без ножа выхватил из кармана наган.

— Не стрелять! Я сам! — снова совсем рядом просипел Курчавый, и Валентин почувствовал новый укол ножа в спину. Падая, он уже не слышал отчаянного крика Маши — не то от боли, не то от страха, не слышал, как от ворот сада донеслась пронзительная трель милицейского свистка…

В тот вечер на Базарной улице дежурил Петухов. Он, услышав женский крик в саду, бросился на помощь.

На месте преступления бандитов уже не оказалось. Пострадавших, мужчину и девушку, милиционер немедленно отправил в больницу. Белокрылова он не узнал, потому что лицо того было сплошь залито кровью.

В больнице Маша сразу пришла в себя. Превозмогая головокружение и пульсирующую боль в затылке, спросила у склонившейся над ней сестры милосердия:

— Что с ним? Он жив?

— Жив, милая, жив, успокойся. Разговаривать тебе нельзя, волноваться — тоже.

Валентин лежал без сознания. Он потерял много крови — две глубокие раны на спине, правая щека перечеркнута лезвием ножа крест-накрест, на нее пришлось накладывать швы.

Поздно вечером Машу проводили из больницы домой. Ножевых ран ей бандиты не успели нанести, а тяжелый удар в голову, вероятно, смягчила меховая шапка.

Навестить Белокрылова в больнице Горбунову разрешили только через три дня и то на очень короткое время.

Когда председатель ЧК вошел в палату в сопровождении врача, с табурета перед койкой Валентина быстро поднялась девушка в белом халате, но без сестринской косынки на волосах.

— Маша, вы свободны. Пока свободны, — мягко сказал доктор.

Девушка спокойно, с достоинством прошла мимо внимательно посмотревшего на нее Горбунова и не спеша закрыла за собой дверь палаты.

«Так вот она какая — Маша, о которой ему говорили, что она находится около больного уже вторые сутки. Симпатичная, пожалуй, даже красивая, — подумал Горбунов. — И, видать, с характером».

Голова Белокрылова закутана в бинтах, оставлены только щель для глаз да прогалинка для носа и губ.

Присаживаясь на табурет, Александр Иванович подбадривающим взглядом поздоровался с больным. Заговорил не сразу.

— Вот такие-то дела… Ничего не поделаешь: за ошибки надо платить. Приходится говорить спасибо, что с Курчавым в тот вечер были не «мастера», а только подмастерья. И финку ты настоящую у них выбил, а другой нож оказался помельче, иначе…

— Я, Александр Иванович, виноват перед вами и перед товарищами.

— Прежде всего перед собой и перед девушкой, которую мог и не уберечь. Это всем нам урок на будущее. Мы разбирали на собрании случившееся, и я дал соответствующее распоряжение. Теперь никто, даже во время сна, не будет расставаться с личным оружием. Но — хватит об этом. Я все-таки не служитель культа, как, бывало, некоторые из присутствующих, исповедовать тебя не собираюсь, — смягчил выговор шуткой Горбунов и улыбнулся. — Скорее всего наоборот, я пришел тебе доложить о наших делах. Сказать спасибо за докладную записку насчет Жвакиной. Ты оказался прав. Она вовсе не Жвакина, а Серова, хитростью сумела завладеть паспортом вдовы убитого в Тамбове чекиста Жвакина. Была связана с Удалым и Курчавым. У них все сложилось по пословице — рука руку моет и обе грязные. Волки спасают свою шкуру. Сафин помог разоблачить Жвакину, а она задержать Курчавого, отпетого бандита-рецидивиста. Завтра тебя навестит Зайцев, он подробно расскажет, как и где они поймали Курчавого. Сегодня после обеда отпущу к тебе Гирыша. Ну вот, кажется, и все, чем мог я порадовать тебя, Валентин Иванович. Прими гостинец, — Горбунов достал из кармана два яблока, завернутые в газету. — Одно, маленькое, — тебе, а другое, большое, — Маше. Поправляйся, ждем тебя.

— Спасибо, Александр Иванович, постараюсь.

Горбунов задержался у двери:

— Отправь Машу домой. Она не спит вторые сутки, а сама тоже получила серьезную травму.

Вот и произошла встреча, которой Белокрылов больше всего боялся. За такую оплошность, которую он допустил, надо бы его гнать из ЧК, а председатель с гостинцами к нему явился и вроде бы даже доволен знакомством с Машей. Она, наверное, тоже поволновалась, хоть и не подала вида.

Когда вошла Маша и села около койки Валентина, он сразу спросил:

— Испугалась немного, да? Признавайся.

— Нет, я теперь никого не боюсь, а твоего начальника — тем более. Он очень хороший и добрый человек.

Валентин развернул газетный сверток с яблоками:

— Это Александр Иванович принес. Сказал: одно — мне, другое — тебе. И еще сказал, чтобы ты немедленно шла домой и отдохнула, как следует. Кроме того, дома тебя ждет матушка и тоже беспокоится. Видишь, я почти здоров и чувствую себя нормально.