Виктор Татаринов - Без права на ошибку

Парень с ответом не спешил. Он знал, что после разгрома чекистами «национальной гвардии» конспирация уцелевших ее членов и примкнувших к ним уголовных элементов была усилена. Они ушли глубоко в подполье, и пароль стал двойным. Все, подумал он, обойдется, если и вторая часть пароля не изменена… А, будь что будет, где наша не пропадала…

— Я жду. — Моряк деловито вынул из ящика стола маузер, положил перед собой. — Жду последнего, учти, твоего слова, хлопец.

Парень, не вставая, скинул шинель, снял френч, бросил его на стол рядом с маузером.

— Прошу называть меня Студентом. А теперь распори подкладку.

Хозяин ловко нащупал зашуршавшую под подкладкой бумажку, вынул ее, развернул. Это был лоскуток сторублевой керенки с рваными зубцами по разрыву.

Моряк сунул руку во внутренний карман своего бушлата и достал… тоже часть керенки. Сложил обе части — они совпали. Хозяин протянул парню широкую в кисти руку:

— Теперь вот совсем иной коленкор. Вот это я и хотел увидеть, браток. Моя фамилия Ростовский. Может, слыхивал? А твоя?

— Я уже сказал. Меня прошу называть Студентом.

— Добро. Тогда и меня можешь называть Батей. Ты ведь и в самом деле мне в сыновья годишься. — Ростовский распахнул дверь в общую комнату и прогремел на весь дом:

— Курчавый, где ты тут?!

— Я здесь, — сразу отозвался тот, подбегая.

— Смирновской сюда! Пару пачек «Ады» и закусь. Чтоб единым духом! А потом поднимешь братву — речь держать стану. Уяснил? Живо!

На столе появились бутылка, два граненых стакана, папиросы, краюшка хлеба и колбаса.

— Садись, Студент. Чем богаты, тем и рады, — Ростовский выбил пробку из бутылки, наполнил стаканы. Сначала выпили, как водится, за знакомство, потом за здоровье и успех Савинкова. Студент только немного отпил из стакана, сославшись на больной после ранения желудок. Зато Ростовский пил лихо, почти не закусывая.

— Значит, мы с тобой, братушка, навроде как земляки? Ты на Киевщине гулял, а я там родился и вырос. Но об этом как-нибудь потом, оставим разговор до лучших времен…

— А как же тебя унесло так далеко от родных мест?

— Могутным ветром революции, браток. Я же всего-навсего осколок великого корабля, имя которому анархия. Были у меня когда-то хлопцы на подбор, а теперь осталась одна шабла, к ним особый подход нужен. Пойдем, Студент, нас уже ждут.

— Братва, — сказал Ростовский, появившись в разбуженной ночлежке. — К нам пришвартовался добрый парубок. Прошу любить и жаловать. Кличка его — Студент. — Он тут же распорядился: — Курчавый! Выдай ему из резерва револьвер, заряженный, с полным барабаном. Сделай перевязку, зашпаклюй царапины до единой и прими на полное довольствие. Я все сказал.

— Револьвер мне ни к чему, — возразил Студент. — У меня есть свой маузер. Он в шкапу у вас должен быть.

— А вот на этот счет я свой резон имею, браток. — Ростовский похлопал Студента по плечу. — Я — атаман, а ты пока у меня под началом. К тому же сравни свою хвигуру с моею. Да вот пущай хлопцы рассудят, кому из нас двоих маузер больше подходит.

— Ишь чего ему захотелось! Да кто он такой, чтобы маузер носить? — отозвался кто-то из дальнего угла. — Какого рода? Что за граф-барон?

— Всего-навсего — Студент, — поддержали дурашливо из другого угла, — антиллигентишко, голубая кровь, кисейная барышня.

— Только белоручек нам и не хватало, — присоединился сиплый голос. — Не маузер, а белые перчатки ему полагается выдать и такие же тапочки впридачу.

Поднялся общий хохот и одобрительные выкрики.

— Цыц, Красюк! Ша, братва! — рявкнул Ростовский. — Студента не замать. Таких, как ты, Красюк, и ты, Серый, в нынешние времена на Руси — хоть пруд пруди. Куда ни плюнь — в жигана попадешь. Оба вы — лапти на одну ногу, А он на Киевщине в отряде «Маруси» гулял, в Бутырке гноился, с самим Петлюрой знавался и прочая и прочая… Вы — салаги, ничего подобного и в глаза не видывали. В кого это ты, Красюк, уродился? Кукушкин ты сын, не иначе, только-только вылупился, а уж других из гнезда норовишь вытолкнуть, чучело гороховое!

— Промежду прочим, я — вор в законе, атаман. — Красюк подтянул штаны, узлом завязал на животе полы пестрой рубахи с чужого плеча. Круглое конопатое лицо его посерело, одна щека нервно задергалась.

— Цыц сказано — и баста! — Моряк властно смерил Красюка снизу вверх презрительным взглядом. — Не валяй дурочку, от твоего прошлого одно звание и осталось. Кончай рисоваться, потому как пользы от тебя, как от прошлогоднего снега… Курчавый, укороти и Серого, толку в людях не понимает, а туда же. Блином масляным стлался, когда в «малину» просился, а теперь, гляди-ка, кум королю, еще и права качает.