Татьяна Устинова - И весь мир в придачу [litres]

– Давно тебя надо было послать к писателю, – сказал он ей в ухо, – сразу же.

И водопад грянул снова, материализовавшись из воздуха, сумрачного от дождя и осени за окнами, и загрохотал, и завыл, и стало невозможно разговаривать, да не очень-то и хотелось.

Грохотало и ревело долго, а когда утихло, оказалось, что уже утро, Макс громко и фальшиво поет в душе, а в Груниной сумке звонит телефон.

Кое-как, помогая себе руками, она сползла с кровати, потянула сумку, долго копалась, искала, потом нашла мобильник и некоторое время смотрела, не понимая, что должна с ним сделать. Потом вспомнила.

– Алло.

– Это ты? – нежно спросил из трубки Глеб, не признававший ее литературного имени.

– Я, – призналась Груня, соображая, кто это может быть.

Ах да. Это Глеб. Любовь всей ее жизни.

– Ты где?

– Где я? – удивилась Груня. – Я здесь. А что?

Макс все пел в ванной, она слушала его пение и не слышала Глеба в трубке.

– Груня, – осторожно позвал ее Глеб впервые за все десять лет, – ты меня слышишь?

– Слышу тебя хорошо, – уверила она.

– Что? – закричал Макс из ванной. – Я сейчас выйду, здесь ничего не слышно!

– Он сейчас выйдет, – сообщила Глебу Груня.

– Кто выйдет?! Откуда?!

– Вы ошиблись номером, уважаемый, – твердо сказала Груня, – извините меня, пожалуйста. Я его только что нашла и теперь мне надо хорошенько смотреть за ним, чтобы не потерялся, понимаете?

Глеб растерянно молчал. На заднем плане, с его стороны трубки, булькал ненавистный джаз. Груня засмеялась. Теперь этот самый джаз не имел к ней никакого отношения, зато фальшивое пение из ванной имело самое непосредственное, и – боже мой! – что это было за счастье!

Она даже прощаться с Глебом не стала, просто нажала красную кнопку и все. Повернулась, натолкнувшись глазами на голого Макса, который вывалился из ванной, и удивилась. Вид у него был странный.

– Ты что?

– Кто тебе звонил?

– Никто мне не звонил, – честно ответила Груня, – какой-то придурок номером ошибся.

Потянула за полотенце, которое ее муж держал в руках, подтащила Макса к кровати, толкнула, повалила и проворно устроилась рядом.

Оказывается, ей нужно совсем немного. Оказывается, ей нужен Макс – и весь мир в придачу, только и всего.

Глеб, наверное, все еще продолжал любить родину, но ей стало все равно – она его больше не любила.

Собственно, она никогда его не любила.

– Что это ты так вырядилась?!

Маруся приткнула чашку на блюдце и оглядела себя. Она всегда немного терялась, когда отец принимался разговаривать с ней грозным голосом. Он то и дело принимался, а она то и дело терялась!..

– А что такое? – спросила она осторожно.

– Да ничего! – сказал отец и раздул ноздри. – Это современная мода такая, голышом ходить?!

– Пап, у тебя бок болит, что ли?

Он налил себе чаю, уселся и нацелил на дочь цепкий полковничий взгляд. Маруся знала – когда он смотрит «полковничьим» взглядом, добра не жди. Значит, и бок болит, и ночь не спал, и настроение ужасное, и она во всем виновата!..

Маруся и современная мода.

– Ты же взрослый человек, – продолжал отец. – Ты же не кто-нибудь!.. Ты французскому языку студентов обучаешь! А одеваешься, как… как будто…

Она тихонько и коротко вздохнула.

– Как будто ты в стриптизе работаешь, а не в университете!

– А… тебе что, не нравится? Верх или низ?

– Ничего мне не нравится! Где тут верх, где низ?! Одно голое тело кругом! Марш переодеваться!

– Пап…

– Ты меня услышала?

Ах ты, боже мой. Это его любимое выражение с самого Марусиного детства, не сулившее ничего хорошего! «Моя дочь будет заниматься музыкой, ты меня услышала?» – и Маруся тащилась на сольфеджио и в хор, хотя ни слуха, ни голоса у нее не было. «В этой четверти должны быть пятерки не только по основным предметам, но и по физкультуре! Моя дочь не может быть размазней! Ты меня услышала?» – и Маруся, обливаясь слезами и в кровь обдирая ладони, съезжала по канату и грохалась попой на жесткий пыльный мат и лезла снова. «В этом году мы проводим отпуск с моими сослуживцами. Они идут на байдарках по Чае. Моя дочь должна с пользой проводить каникулы! Ты меня услышала?» – и Маруся, вместо того чтоб валяться в гамаке у тети на участке, тащила на худосочных плечах пудовый рюкзачище и до мяса стирала ноги туристскими ботинками.

– Твое дело такое – слушать отца, – говорила тетя, когда Маруся ей жаловалась на свою трудную судьбу. – Он тебя один вырастил, всю жизнь на тебя положил! Ты его надежда и опора, так что будь добра!..