Наталья Александрова - Очи наяды

– Написать на алмазе? – старик широко открыл свои невидящие глаза, как будто рассматривал что-то своим внутренним взором.

– Да, я помню, вы как-то сказали, что записали на алмазе целый стих из книги псалмов.

– Да, было такое дело…

– Как же вам это удалось? Вы писали алмазным резцом?

– Нет, это слишком грубый инструмент. Для тонкой работы он не подходит. Писать по алмазу можно только светом.

– Светом? – ювелир подумал, что ослышался.

– Да, солнечным лучом, усиленным специальным устройством.

Старик хлопнул в ладоши, и тут же на пороге появилась его служанка.

– Принеси мне книгу вон с той полки! Ту, толстую, в коричневом переплете.

Служанка принесла ему тяжелый фолиант, положила на низкий стол. Старик открыл том, на ощупь перевернул несколько страниц и ткнул пальцем в лист:

– Вот оно, устройство для солнечного письма!

– Сударь, вы позволите мне взять ненадолго эту книгу?

Дома ювелир долго разглядывал рисунок из фолианта. Потом отправился на улицу стекольщиков и заказал знакомому мастеру несколько увеличительных стекол и круглых выпуклых зеркал – тех, что называют зеркалом пилигрима. Такие зеркала носят с собой паломники, отправляясь к святым местам, – считается, что, если в таком зеркале отразится священная реликвия, оно на месяц, а то и больше сохранит частицу святости.

У себя в мастерской ювелир долго мастерил устройство, а когда оно было готово, запер двери, задернул плотными шторами все окна, кроме одного, и дождался полудня, когда солнце заглянуло в комнату.

Ювелир подставил его лучам первое зеркало. Отразившись от него, луч прошел через несколько увеличительных стекол и зеркал и упал на пластину, где лежал бриллиант. К этому времени луч стал гораздо ярче и сильнее, словно вобрал в себя всю силу полуденного светила.

Ювелир осторожно повернул зеркало – и внутри бриллианта появилась едва заметная черта. Еще немного повернул – и еще одна линия…

Так, поворачивая зеркала и передвигая камень, ювелир вывел несколько первых букв – пока солнце не покинуло его мастерскую.

На следующий день он продолжил работу.

Так, день за днем, слово за словом, он трудился несколько месяцев и постепенно перевел в камень половину надписи с пергамента.

Со вторым камнем работа пошла быстрее.

Правда, дни стали короче, солнце ненадолго заглядывало в мастерскую, но он набил руку и увереннее пользовался солнечным письмом.

Наконец в один прекрасный день работа была закончена.

Мастер убрал свои инструменты, задернул шторы на последнем окне, зажег свечи в подсвечнике и закрепил алмазы так, чтобы свет от свечи прошел через них и отразился на белой стене мастерской…

На стене проступили древние буквы. Две надписи. Ювелир начал поворачивать подсвечник, надписи на стене стали медленно сближаться и наконец совпали…

Мастерская ювелира наполнилась весенним благоуханием, журчанием горного ручья, пением птиц.

В понедельник днем, подходя к дому, Надежда увидела свою соседку Антонину Васильевну. Возвышаясь на своем обычном посту перед подъездом, та отдаленно напоминала статую Свободы.

Надежда мысленно отметила, что давно не видела Недреманное Око, как между собой называли Антонину соседи, хотя она была непременной деталью здешнего пейзажа и ничто в окрестностях не могло произойти без ее ведома. Даже в местном отделении полиции ее хорошо знали и относились с осторожным уважением, а участковый уполномоченный и вовсе откровенно побаивался.

– Здрасте, Антонина Васильевна! Что-то давно вас не было видно. Уезжали куда-то?

– Уезжала, Надя, к сестре, под Саратов. У внучатой племянницы свадьба была, так меня и пригласили. Думала, дня за три обернусь, а прошел почти месяц.

– Как же так получилось? – из вежливости осведомилась Надежда.

– Понимаешь, на свадьбе неприятность вышла – жених с соседом подрался, невесту к нему приревновал. Она рассердилась, ты, говорит, мне не доверяешь, тогда я за тебя не пойду. В общем, забрала заявление.

– А дальше что было? На этом ведь все не кончилось?

– Правильно соображаешь – не кончилось! Тот сосед, с которым жених подрался, зафиксировал побои в медпункте и пошел в полицию. Жениха арестовали и хотели посадить. Тут племяшка моя к нему вернулась. Я, говорит, поеду за тобой на каторгу, как жена декабриста…

– Какая же сейчас каторга? – усмехнулась Надежда.

– Вот именно! Дали ему десять суток плюс штраф, конечно, а как десять суток он отсидел – снова свадьбу сыграли, дубль два. Тем более с той, первой свадьбы кое-что осталось. Не продукты, конечно, но спиртное кое-какое сберегли. В общем, так я месяц там и проторчала, билеты пришлось менять. – Антонина Васильевна вздохнула и добавила: – А у вас тут, как я погляжу, тоже жизнь беспокойная…