Франк Тилье - Сновидение

Что же это – горящая промывочная или сон о горящей промывочной?

Проворный огонь разгорался все ярче, она, глубоко вдохнув, зажмурилась и, как делала это уже пять раз за последние дни, раздавила пламенеющий кончик о свою руку.

Девятью днями раньше.

Дневник снов Абигэль Дюрнан

Сон № 297, 15 июня 2015 г.

Мой отец всегда говорил, что можно двояко смотреть на деревянный поддон. Можно просто как на деревянный поддон. А можно – как на результат гения наркоторговцев: то, что мозг воспринимает как знакомую и необходимую для транспортировки вещь, оказывается десятью килограммами кокаина, которому талантливые химики придали запах, вид, структуру деревянного поддона. Вот почему контрабанду наркотиков так трудно пресечь. В окружающих нас вещах, таких привычных и очевидных, мы просто не в состоянии их разглядеть.

А мне бы все-таки хотелось сказать отцу, что человеческий мозг куда изощреннее в области снов, чем в наркоторговле. В самом деле, он заставляет нас верить, что сон реален, и когда нас преследует динозавр. Во сне мозг постоянно попадает в собственную ловушку, силясь противостоять уловкам даже самого распоследнего картезианца. И Эйнштейн, и Ньютон, и Декарт однажды поверили, что могут прыгнуть с высокого утеса и полететь. И они это сделали.

Для большинства людей сон кончается с пробуждением. Но мне различать сон и реальность становится с каждым днем все сложнее. Да, в последнее время даже наяву я должна постоянно убеждаться, что не сплю. Быть уверенной: то, что видят мои глаза и слышат уши, РЕАЛЬНО.

С тех пор как «это» усугубилось, я всегда ношу при себе иглу. И когда задаюсь вопросом: «Сплю я или нет?», втыкаю острие этой иглы в кожу. Во сне у меня никогда не идет кровь, это я давно поняла. Это как бы щель в моем подсознании: если я уколюсь и пойдет кровь, значит я в реальности, а не сплю. Разумеется, мне никогда не приходит в голову уколоть себя во сне, и поэтому я не знаю, что это сон, вот в чем вся загвоздка. Здесь, в реальности, мои руки все в точках от уколов.

Все это похоже на речи сумасшедшей, но я не сумасшедшая, поверьте. Потому что сумасшедший не сознавал бы всего этого.

Сейчас 5:08 утра, я только что укололась, и капелька крови выступает на моем большом пальце, течет, падает на письменный стол. Таким образом, я знаю, когда пишу эти строки, что действительно проснулась, и вполне сознаю, что делаю.

Я в реальности. Это важно для дальнейшего.

Реальность, реальность, реальность, реаль…

У нее отказала ручка, вот так, вдруг. Абигэль научилась не доверять случайностям, совпадениям: в ее снах их было предостаточно. Она вгляделась в капельку крови на столе, потрогала, понюхала. Медный запах, консистенция, цвет… Не может быть, что она еще спит.

Удостоверившись, она в свете маленькой лампочки достала из ящика другую ручку и продолжила свой рассказ.

Перейдем ко сну, который я только что видела: я стою в комнате моей дочери Леа, рядом с большой пустой кроватью. Простыни смяты. Деревянный вентилятор вращается над моей головой. В кружении лопастей дугой вырисовывается надпись: «Жемчужинка Любви». Это ласковое прозвище Леа, которое она так ненавидела.

Напротив меня трое детей держатся за руки посреди комнаты и водят хоровод, распевая песенку «Оборотень»:

Дети перепуганы, их голоса дрожат, они поют и кружатся очень быстро (не так быстро, как вентилятор, но почти), успокаивая себя. На меня они не обращают внимания. Я узнаю́ Алису, Виктора и Артура, похищенных детей. На Артуре футболка сборной Франции с номером 9. Да, и на этот раз тоже все пропавшие дети в той одежде, в которой были в день похищения.

Не хватает четвертого ребенка – похищенной девочки с длинными светлыми волосами, как у моей дочери; ее имени так никто и не знает, в жандармерии ее называют Золушкой, – и я знаю, где она прячется. Я нагибаюсь и нахожу ее скорчившейся под кроватью. И на этот раз тоже у нее нет лица. Как будто ее черты скрыты под плотным чулком. Вид жуткий.

Золушка прижимает к груди черного плюшевого котенка моей дочери. Уже не в первый раз она крадет вещи Леа (ср. сны 232, 216, 198 и 181 из самых последних). Она агрессивна, и я, зная ее реакции – сколько раз они мне снились, – предпочитаю ее не провоцировать. Я встаю. Дети исчезли, но их голоса продолжают петь «Оборотня»: