Владимир Гурвич - Три мгновения грешного лета

Она почти сразу же включилась в беседу, мужчины и женщины называли свои имена, пожимали или целовали ей руку. Она отвечала, стараясь, дабы не угодить в неловкое положение говорить как можно лаконичней.

Они оказались с Авриным в разных концах зала, он находился в окружение нескольких мужчин. Она же вела светский разговор сразу с тремя женщинами. Те явно хотели выпытать из нее как можно больше информации об их отношениях с Авриным, она же старалась, словно лужу на асфальте, обходить эту тему.

Внезапно она почувствовала, как кто-то взял ее за локоть. Светлана повернулась и увидела Аврина.

— Смотрите, — негромко сказал он, — вот там стоит Томас Спенс. Сейчас я вас ему представлю. И постарайтесь увлечь его беседой. Я вам говорил: ему очень нравятся умные женщины. Он считает, что они подчеркивают его собственный ум. Пойдемте.

Они подошли к Томасу Спенсу.

— Мистер Спенс, позвольте вам представить госпожу Скрябину, — произнес Аврин. — Зная о вашем большом интересе к русскому искусству и литературе, она давно хотела с вами познакомиться.

— О, я очень рад, — живо откликнулся англичанин, склоняясь к руке Светланы. — Вы имеете отношение к искусству или литературе?

— Косвенное. Я переводчик.

— Переводчик — замечательная профессия. Он наводит мосты между культурами.

— Вы точно определили суть профессии. Вот только по этому мосту идут другие люди, часто даже не думая о том, кто его соорудил.

Томас Спенс внимательно посмотрел на нее.

— Вас это огорчает?

— Иногда. Бывает, что перевести книгу труднее, чем ее написать. Многим кажется, что эта профессия чисто формальная, надо всего лишь изложить на другом языке то, что уже написано автором. Но нередко сталкиваешься с тем, что буквальный перевод не дает адекватный смысл, либо вообще искажает содержание произведения. И приходится становиться по сути дела соавтором, хотя никто об этом даже и не подозревает. Увы, переводчик — это человек, которому суждено всю жизнь оставаться в тени других людей, тех, кого считают истинными творцами.

— Но такая женщина, как вы, не может всю жизнь оставаться в тени. Вы призваны блистать. Это ваше предназначение.

— Спасибо. Но, честно говоря, я к этому не стремлюсь. На самом деле, мне нравится быть неизвестным соавтором. В этом есть своя скромность обаяния. Когда встречаешься с по-настоящему талантливым произведением, то радуешься выпавшей удачей соприкоснуться с ним и оставить на нем свой маленький узор. Даже смешно думать в этой ситуации о какой-то известности, это было бы таким убогим проявлением собственного тщеславия. Главной наградой становится сама работа.

Спенс слегка покачал своей благородной сединой и, как показалось Светлане, с уважением посмотрел на нее.

— Вы абсолютно правы, — с жаром произнес он, — скромность есть истинное украшение подлинного творца. Я много общаюсь с той частью общества, которую часто называют богемой. Подавляющее число этих людей совершенно лишены этого качества, зато их тщеславие гипертрофированно столь сильно, что буквально рвется из них наружу. Признаться, я не верю, что они способны на создание шедевров, они чересчур поглощены созерцанием собственного я.

— Я думаю, чтобы создать шедевр требуется на это время забыть о своем я. Только тогда становится возможным подлинное творчество.

— Именно так! — теперь уже с восторгом воскликнул он. — Я долго искал эту мысль, а она все время от меня ускользала. А вы выразили ее так просто и непринужденно. Браво!

Светлана зарделась от удовольствия. Эта похвала была ей очень приятна.

— Вы преувеличиваете мои заслуги, — скромно ответила она. — В этой мысли нет ничего нового. — Вы сами бы непременно пришли к такому же заключению.

— Нет, не скажите, — живо возразил англичанин, — без вас я, может быть, это понял очень не скоро. А может быть, и никогда. Вы даже не представляете, какую услугу мне оказали, я давно мучался от того, что никак не мог понять, в чем же главный изъян всех этих моих знакомых. Почему им по большому счету ничего не удается сделать запоминающего, выйти за узкие пределы собственных ограниченных возможностей. Мы много спорили с ними, я пытался доказывать их ущербность, не способность вырваться за грани узкого мирка в большой беспредельный мир. И никак не мог доказать им эту свою позицию, мне не хватало последнего аргумента. Теперь же понимаю, почему у меня его не было. Я его искал не там, где он находился. А находился он в вашей голове. Но теперь он заключен и сюда, — притронулся Спенс пальцем ко лбу, и я им побью всех своих оппонентов. Держитесь, вам больше нечего будет возразить! — воинственно воскликнул Спенс.