Наталья Александрова - Золотая булавка Юлия Цезаря

– Хорошо, – она прижалась к его плечу, – погода такая хорошая, последние теплые денечки перед осенью. Чем в кафе сидеть, лучше тут.

– Точно, тебе нужно больше гулять! – авторитетно заявил он. – Посидим, а потом пойдем вон по аллейке.

– Как скажешь. – Вита незаметно прислонилась к его плечу, скользя глазами по мамашам, катящим свои коляски, и старушкам, неторопливо шествующим мимо.

Вдруг в конце аллеи послышался шум, визг и детский плач. Вита перевела взгляд туда и тут же напряглась, потому что шестое чувство подсказало ей об опасности.

К ним двигалась семья. Незаметного и потертого вида мужчина катил коляску с младенцем, перед ним, держась за ручку коляски, сидел ребенок лет полутора. А рядом на трехколесном велосипеде ехал мальчишка лет трех. С другой стороны коляски, переваливаясь, как утка тащилась непомерно растолстевшая мать семейства. Вита чуть задержалась на ней взглядом и оторопела, потому что узнала Алину. Ту самую, которая выпила у нее столько крови почти четыре года назад, да что там, едва до самоубийства не довела.

Стараясь не делать резких движений, она взяла бейсболку, что лежала рядом на скамейке, и надвинула козырек как можно ниже.

– Чтобы солнце не напекло, – сказала она Филимону.

Теперь можно было спокойно наблюдать. Семейство приближалось. Алину развезло страшно, глаз не видно было из-за свисающих щек, подбородков Вита заметила не меньше трех, остальные терялись под воротником. Надета на ней была какая-то хламида необъятных размеров, которую только условно можно было назвать платьем.

Но кто же этот мужчина, который с понурым видом катит коляску с двумя детьми? Олега Вита не узнала бы, если бы они столкнулись на улице.

Ведь когда они были вместе, все признавали Олега интересным мужчиной! И что общего может быть у него с этой понурой, потертой личностью, которая смотрит себе под ноги и не поднимает глаз. Подстрижен плохо, небрит, свитер вытянут на локтях, и левый ботинок явно просит каши! Ужас какой.

Ребенок на велосипеде с размаху въехал в урну для мусора, урна перевернулась, ребенок упал с велосипеда и заорал. Алина подошла к ребенку, выволокла его из мусора и тоже заорала. Голос у нее с годами не изменился: такой же визгливый, только еще громче. Она обзывала его уродом, грязнулей и еще кем-то.

Олег втянул голову в плечи и покатил коляску быстрее, стараясь уйти от очередного скандала. Но от резкого толчка ребенок, сидевший возле ручки, покачнулся и едва не выпал, Олег едва успел его подхватить. Ребенок тоже заорал. Алина бросила старшего и подбежала к ним, теперь уже обзывая мужа уродом и так далее. Он попытался всунуть ей орущего ребенка, она отпихнула его, задев коляску. И тогда коляска тоже взорвалась криком. Младенец так орал, что коляска ходила ходуном. Олег перехватил среднего ребенка поудобнее, подхватил старшего за шкирку и пошел вперед. Вслед ему неслись крики Алины, чтобы забрал еще велосипед. Ее вопли перекрывали все, при этом она не забывала еще обзываться разными словами, иногда и нецензурными.

Наконец семейство удалилось, на аллее наступила тишина.

– Какой кошмар, – Филимон потряс головой, чтобы избавиться от звона в ушах, – эти дети… хорошо, что у нас будет только один. – И, заметив, что Вита нахмурилась, тут же поправился: – Пока…