Галина Куликова - Не ждите меня в Монте-Карло [litres с оптимизированной обложкой]

Любовь Иннокентьевна наклонилась к ней и заговорщическим тоном ответила:

– У вас, дорогая моя, чертики в глазах. А это, поверьте мне, редкость в нашем равнодушном и бесстрастном мире.

– Чертики? – опешила Вероника.

– Ну да, – подтвердила почтенная дама. – Я всегда проверяю человека, заглядывая ему в глаза: есть чертики или нету?

– И что это означает? – окончательно развеселилась Вероника, решив, что ее собеседница уже приложилась к грушевому ликеру. Она-то думала, что ее похвалили за принадлежность к миру бизнеса, а оказывается – за чертиков в глазах. Однако мамаша Генчика казалась совершенно серьезной.

– Когда-нибудь вы поймете, – сказала она убежденно. – Когда будете оглядываться на свою жизнь.

«Надеюсь, это произойдет еще нескоро», – подумала Вероника, устремив взгляд в темноту за стеклом. Любовь Иннокентьевна подозвала официанта и заказала безалкогольный мохито, а Вероника – бутерброд с ветчиной и кофе. После скудного ужина она чувствовала себя голодной, поэтому собиралась попросить два бутерброда, а может, даже три. Но предостережение Николь и воспоминания о тесной юбке ее остановили.

– Значит, вы не хотите жениться? – вернулась она к разговору с Генчиком.

– Жена имеет на мужа слишком большое влияние, – авторитетно заявил тот. – А это не всем по нраву. Вот был у меня случай. Забираю клиента от ресторана. На минуточку – два часа ночи. Выводят его друзья – прилично одетые люди, я бы даже сказал, при параде. Дорогие костюмчики, часы, то да се. Платят вдвойне, просят доставить товарища по такому-то адресу.

Пока я его вез, товарищ на заднем сиденье вырубился. Нахожу нужный дом, останавливаюсь возле указанного подъезда, открываю дверцу и начинаю его тормошить. Он ни в какую не встает и не шевелится даже – не храпит, не бормочет, слюни не пускает. Лежит, как мертвый. Я испугался было, но потом послушал – нет, дышит полной грудью. Но не просыпается, подлец, хоть ты что делай.

Генчик рассказывал аппетитно, как умеют, пожалуй, только таксисты. Вероника против воли заинтересовалась, даже на какое-то время забыла про свой бутерброд. Любовь Иннокентьевна, которая наверняка уже сто раз слышала эту историю, с лучезарной улыбкой маленькими глоточками попивала мохито.

– В общем, что я только не придумывал – колол его булавкой, щекотал, обливал морду холодной водой… Все без толку. Плюнул, нашел у него в кармане паспорт, узнал номер квартиры, звоню в домофон. Отвечает женщина. – Генчик ухмыльнулся, показывая, что сейчас будет самое интересное. – Я ей объясняю ситуацию. Привез, говорю, вашего мужа, но не могу его разбудить. Она отвечает, что сейчас спустится.

Действительно, проходит пара минут, открывается дверь подъезда, появляется маленькая худенькая такая женщина, подходит к открытой дверце, откуда торчат ноги ее благоверного, и очень тихим, зловещим даже голосом говорит:

– А ну-ка быстро встал и пошел домой.

Вероника засмеялась. Генчик, вдохновленный этим смехом, наклонился вперед и радостно продолжил:

– И можете себе представить, что эта сволочь, которую я полчаса безрезультатно тряс, которую щипал и на которую орал в голос, немедленно восстает из мертвых, выбирается на улицу и, покачиваясь, отправляется на своих двоих к двери подъезда. Я был потрясен!

– Забавная история, – сказала Вероника, не сдержавшись и облизав пальцы. Бутерброд оказался вкусным, но маленьким.

– А вы говорите – жениться, – подытожил Генчик. – Как только женишься, сразу попадешь в рабство.

– Мужья тоже бывают рабовладельцами, – ради справедливости заметила Вероника.

Они начали рассказывать друг другу всякие забавные случаи из жизни. У Вероники, постоянно мотавшейся по командировкам, их было не меньше, чем у матерого шоферюги. Но вскоре Любовь Иннокентьевна начала клевать носом, и компания сама собой распалась. Генчик увел свою мамулю спать, а Вероника осталась. После долгой внутренней борьбы она все-таки решила попросить для себя еще один бутерброд и тут с удивлением узнала, что еда в баре закончилась. Остались только шоколадки, пирожные и пломбир. Сладкого не хотелось абсолютно. «Поднимусь-ка я теперь на шлюпочную палубу, – решила она. – Вдруг там еще не все слопали?»

Обстановка в баре на шлюпочной палубе разительно отличалась от той, что царила внизу. Здесь играла живая музыка, и шикарная певица в красном платье и длинных черных перчатках исполняла арии из мюзиклов Эндрю Ллойда Уэббера. За роялем сидел энергичный музыкант во фраке, он то и дело встряхивал головой, отчего его длинный чуб мотался слева направо и обратно. Бар оказался забит до отказа, и, несмотря на дверь, распахнутую прямо в безлунную ночь, в нем было невыносимо душно.