Наталия Антонова - Осень цвета кофе [litres]

– Она это видела собственными глазами?

– Не совсем. Варвара Сигизмундовна сказала, что одну чашку зять нечаянно смахнул со стола при ней и она сама собрала осколки в совок и выбросила в мусорное ведро.

– А какова судьба второй разбитой чашки, по версии тёщи Костюкова?

– Варвара Сигизмундовна сказала, что вторую чашку Вадим ухайдокал поздно вечером, когда вся семья уже легла спать, поэтому и осколки он убирал сам.

– А утром она видела осколки в мусорном ведре?

– Она сказала, что ей не пришло в голову заглядывать туда.

– Понятно. Поэтому мы смело можем предположить, что Костюков чашку в тот вечер не разбивал, а унёс её на съёмную квартиру.

– Хотя я не могу понять, зачем он это сделал, – тихо проговорил Морис.

– Привычка! – наставительно проговорил Шура и добавил: – И как сказал классик: «Привычка свыше нам дана. Замена счастию она».

– Хорошенькое счастье, – не согласился Морис, – быть отравленным из взятой тайком из собственного дома чашки.

– Тебе этого не понять! – отмахнулся от него Наполеонов.

Морис промолчал, но Шура, нередко домысливавший за других, расшифровал его как «куда уж нам со свиным рылом в калашный ряд», – и довольно хмыкнул, не подозревая о том, что Миндаугас, планировавший в воскресенье печь «Наполеон», решил, что делать этого не стоит.

– Оперативники обошли мастеров, изготавливающих ключи?

– Да, и один из них сообщил, что такие ключи заказывала женщина.

– Он описал её?

– Да, описание подошло для Анны.

– А фотографию Костюковой нельзя было показать?

– Показали.

– И что?

– Он опознал её, – проговорил Наполеонов упавшим голосом.

– Чего же ты такой недовольный?

– Не могу никак догадаться, кого она могла нанять?!

– Для чего?

– Чтобы добавить в чашку яд!

– Никого. Она сделала это сама.

– Но как? Её же не было в городе!

– Костюков всегда пил из одной и той же чашки.

– И что?

– Перед тем как уехать в санаторий, Анна вошла в квартиру и капнула каплю яда на дно чашки с гномом. Вот и всё.

– Но он мог заметить!

– Мог. Тогда бы сполоснул чашку и остался жив. Но он этого не сделал.

– Из этой чашки могла выпить его любовница!

– Велика утрата.

– Что ты говоришь?!

– Я имею в виду, с точки зрения Анны. Но она была уверена, что выпьет именно муж, так как он всегда пил из одной и той же чашки. – Помолчав, она добавила: – Поищите отпечатки её пальцев.

– Поискали.

– И что?

– Нет их там.

– Тогда будем исходить из того, что Костюкова была в перчатках.

– Это и так ясно.

– Рассуждаем дальше. Скорее всего, она ездила на съёмную квартиру ночью. Попробуйте отследить движение её машины ночью незадолго до отъезда в санаторий.

– Это неплохая идея, – согласился Наполеонов. – Если мы засечём Анну, то получим ордер и обыщем её машину и квартиру.

– Я бы на твоём месте обыскала ещё и дачу её матери на предмет выращивания ядовитых растений и какой-нибудь импровизированной лаборатории, например на чердаке или в сарае.

– Она могла уже давно избавиться от всех улик.

– Могла. Но относительно растений, даже если их выдернули, остатки корней могли остаться в почве и, скорее всего, остались.

– Меня волнует ещё один вопрос, – сказал Шура.

– Какой?

– Откуда Анна узнала, что муж ей изменяет?

– Это могла быть роковая случайность. Или она подслушала разговор мужа с любовницей.

– Я не верю, что Костюков мог проявить подобную неосторожность.

– Шура, случается по-всякому. Вот задержишь Костюкову, и она ответит на все твои вопросы.

– Если ответит, – усомнился Наполеонов.

– Ответит, – уверенно проговорила Мирослава.

– Почему ты так уверена?

– Потому что ей придётся сотрудничать, чтобы получить минимальный срок. Не забывай, что у Анны есть приёмный сын и уже немолодые родители. Все они нуждаются в заботе. И Анне Леонидовне будет необходимо думать о будущем.

– Твоими бы устами да мёд пить, – пробурчал следователь и оповестил: – Всё! Я на боковую.

– Спокойной ночи! – проговорили одновременно оба детектива.

– Как вы, однако, спелись, – усмехнулся следователь и напустился на кота: – А ты чего молчишь?

Дон посмотрел на Шуру своими огромными янтарными глазами, зевнул, обнажив сахарно-белые клыки и розовый язык, и демонстративно перевернулся на другой бок.

– Ах так! – возмутился Наполеонов и, не найдя подходящих слов, направился к двери.

Когда Шура скрылся из виду, Мирослава подошла к коту, погладила его и ласково попросила: